— Джентльмен, я всегда голоден как волк и всегда умираю от жажды.
— Тем более надо подумать о продуктах.
— К вашим услугам. Хотите, я пойду поищу где-нибудь ногу антилопы и принесу одну-две пинты воды в колене бамбука?
— Я могу предложить вам кое-что получше. Что бы вы сказали о коробке тушеного мяса, о ломтике ветчины и паре бутылок бренди?
— Что бы я сказал, джентльмен? Да очень просто. Я бы сказал, что если не пошарить у кабатчика на прииске Виктория и если обойтись без колдовства, то нам о таком пире и мечтать нечего…
— Что ж, считайте меня колдуном, потому что на прииск я не пойду — тому есть причины, — но через два часа ваши желания будут исполнены…
— Вы меня ничем не удивите. Я знаю, что вы можете сделать то, чего не сделает никто другой.
— Пожалуй. Я ухожу. А вы сидите тут и смотрите в оба. И не уходите с этого поста ни в коем случае. Это вопрос не только нашей безопасности, но и нашего будущего благосостояния.
— Положитесь на меня, джентльмен. Я буду неподвижен, как камень. Я открою уши и не пропущу ни малейшего подозрительного шороха. А что касается того, чтобы смотреть в оба, то хоть у меня всего один глаз, но он меня не подводит.
— Хорошо. До свидания, дружок.
Смит взял карабин на ремень, поправил шлем на голове, обогнул холмик и пошел, раздвигая кактусы и ветви эвфорбий, как Питер, и вскоре исчез. Однако он не спустился вниз, в долину, как сделал Питер. Он стал петлять, то ползая среди тощей, покрытой колючками растительности, то скрываясь за выступами скал, то исчезая в темных зарослях.
Вероятно, он хотел сбить с толку Корнелиса, которому не особенно доверял. В конце концов он пришел к некоему косогору, один из склонов которого смотрел на реку Здесь Смит остановился, отер пот, градом катившийся у него по лицу, и внимательно осмотрелся по сторонам.
Ничего подозрительного. Несколько коршунов, паривших высоко над этой сумрачной землей, были единственными живыми существами, какие могли его видеть. Но как он устал! Сколько понадобилось предосторожностей, чтобы добраться сюда, не будучи замеченным.
На склоне имелась небольшая яма, и в глубине ее — круглое отверстие диаметром около метра. Оно было похоже на колодец. Странная особенность — края были черные, но их с запада на восток перерезала слегка вдавленная белая полоса.
Сэм мечтательно оглядел эту геологическую особенность и пробормотал:
— Что же это за белая полоса? Я обратил на нее внимание в первый же день, когда ступил ногой в угольную пещеру. По-моему, тут никаких сомнений быть не может: известняк, который торчит клином в угольном пласте, — это и есть та белая линия, которая отмечена на карте. Странно! Пришло время все проверить, а я колеблюсь!.. Чем я рискую, в конце концов? Разве я уже и так недостаточно богат? Если выйдет неудача, неужели мне не хватит моих сбережений, чтобы утешиться? Но нет, я все-таки боюсь неудачи. Боюсь, как бы стрелка компаса не показала совсем иное направление… Ах, эта стрелка компаса! Она мне страшней, чем отравленная стрела! Ведь я играю ва-банк! Если компас подтвердит мои предположения, мне в руки попадет неисчислимое богатство. Не из тех обычных состояний, какими располагают купцы, нажившиеся на торговле кожей, салом или хлопком, а сумасшедшее великолепие набоба. Но ведь только оно и подобает людям моего склада! Если нет — всю мою бурную жизнь увенчает скромное существование мелкого рантье. Какой это был бы жалкий конец мечтаний! А ведь я все сделал, даже невозможное, чтобы претворить их в жизнь!.. Однако довольно малодушничать! Надо кончать!..
С этими словами Смит отвалил ногой небольшой, заполненный углем окоп, прорытый поблизости от колодца. На самом дне под углем лежал кусок дерева твердой породы, не толще руки взрослого человека и длиной метра в два. Сэм извлек его и положил поперек входа в колодец, как раз на середине.
Затем он снял с себя длинный тонкий шнур, который носил вместо пояска, прикрепил его к деревянной перекладине, сделал прочный узел, в чем был великим мастером, и спустил свободный конец вниз.
— Ну вот! — вздохнул он. — Никогда еще, кажется, я так не волновался, спускаясь к себе в пещеру. Но человек, который через несколько дней или даже через несколько часов может стать архимиллионером, имеет все основания волноваться.
И тут он одной рукой схватился за веревку, которая свисала над колодцем, другой рукой — за перекладину и стал медленно спускаться в логово, которое в шутку называл своей дачей.
Остальное читатель знает. Читатель видел, как изумлен был Смит, наткнувшись на миссионера, которого считал съеденным муравьями, как он рассердился, заметив беспорядок, причиненный первым взрывом, и как он пришел в отчаяние после второго взрыва, когда сгорела его веревка и пропала всякая возможность общения с внешним миром.
Мастер Смит оказался в заточении вместе с Джемсом Виллисом.
Прошло несколько минут вполне понятного смятения, и Смит, как человек, хорошо знакомый со всеми превратностями судьбы, но никогда не теряющий надежды, стал понемногу успокаиваться.
— Ну и что? — сказал он лжемиссионеру, который про должал смеяться сатанинским смехом. — Мы попались. Но ведь, кажется, нам не впервой? Можешь смеяться и злорадствовать сколько хочешь и думать, что я разделю твою судьбу. Ошибаешься, дружище! Я убегу! Мне это не раз удавалось. И тогда я не располагал такими средствами, как сейчас.
А в сторону он пробормотал:
— Одно только неприятно. Пожар-то ведь не погас, вопреки моим расчетам. Огонь распространяется по потолку. Правда, это не так опасно. Но неприятно все-таки работать, когда у тебя над головой пылает. К тому же у меня здесь лежат изрядные запасы пороха. Надо их поскорей вынести в какое-нибудь безопасное место. Но сначала осмотрим-ка галерею, из которой вырвался газ.
Смит взял новую свечу, зажег ее и вошел в проход, из которого Джемса Виллиса недавно выбросило взрывом.
Смит отсутствовал минут пять, потом появился, но в каком виде! Лицо было бескровно, как у мертвеца, глаза вот-вот выскочат из орбит, рот свело судорогой, руки дрожат нервной дрожью, ноги еле передвигаются.
Он воткнул свечу в какую-то щель, потом схватился обеими руками за голову, стал рвать на себе волосы, смеяться, выть, петь, рыдать, — Сэм Смит производил впечатление человека, с которым случился приступ помешательства.
Когда наконец к нему вернулся дар речи, он стал выкрикивать бессвязные слова, из которых его преподобие ничего не мог понять.
— Так и есть! Я был прав! Они тоже!.. И ты тоже!.. Что тебе здесь нужно было, жулик? Я тебя изрежу на куски!.. Это ты во всем виноват… В том, что я пьян… И в том, что я доведен до отчаяния! Дай я тебя убью!.. Нет, этого было бы слишком мало! Я хочу тебя разрезать на куски живого! Я сварю твое мясо и буду его жрать у тебя на глазах… Нет, нет!.. Ты мой старый товарищ! Я люблю тебя, как брата! Я хочу тебя обнять… Вылечить… Забудем все… Да, все!.. Я тебя прощаю. Гип! Гип! Ура! God save the queen! Пой! Да пой же! Rule, Britania![49] Спой какую-нибудь песню каторги! Или молись богу! Или богохульствуй! Но говори что-нибудь… Говори!.. Пусть я услышу человеческий голос!.. Чей-нибудь голос… Только не мой собственный. От него мне больно! Идем! Да идем же! Туда!.. Туда, в галерею… Ты не можешь ходить? Я тебя понесу! Не бойся ничего! Ты должен все видеть, Джемс!..
