— Это Пенгоэд, сэр.
Иностранец начинает крутить головой, пока не замечает в углу вестибюля пожилого священника, прихлебывающего чай.
— Пенгоэд? — удивляется иностранец. — Что вы имеете в виду?
Кажется невозможным, что о важном священнике служащий отеля может высказываться столь фамильярно. Почему не «мистер Пенгоэд» или «достопочтенный Пенгоэд»? Нельзя же вот так — Пенгоэд! Представьте себе клерка в палате лордов, привлекающего внимание иностранца словами:
— Это Кентербери!
Но вскоре иностранец начинает догадываться, что все эти серьезные или жизнерадостные валлийцы в темных костюмах — либо друиды, либо барды.
Друидам и бардам, избираемым на каждом Айстедводе, дают имена друидов и бардов, по которым впоследствии их узнают в кругах друидов и бардов.
Как я уже писал, иностранец может узнать главных друидов и бардов с помощью служащего отеля. Это, я думаю, важно, ибо доказывает, что глубокий интерес к Айстедводу пронизывает общественную жизнь Уэльса. Можете ли вы представить себе английского портье, испытывающего хотя бы искру интереса к поэту-лауреату? Он скорее заинтересуется мистером Селфриджем, а не мистером Мейсфилдом[65].
А вот валлийцы — от простых до высокопоставленных — испытывают непреходящую страсть к музыке и поэзии, и это делает ежегодный Айстедвод самой важной национальной церемонией на свете. Я не знаю ни одного другого события в европейской стране, которое бы каждый год привлекало духом равного соперничества интеллектуалов и безграмотных, богатых и бедных, университетского профессора и сельского труженика, священника и шахтера.
Встреча нации на чисто художественном событии — выдающаяся характеристика жизни Уэльса. Англия уважает любительство в спорте, Уэльс ценит любительство в искусстве. Двенадцать месяцев валлийцы практикуются в музыке и поэзии, чтобы выступить на очередном Айстедводе. Во всем княжестве нет ни одного города или деревни, которые не приняли бы участия. Вот почему национальный Айстедвод — такое серьезное, достойное и важное мероприятие. Будь это просто модное занятие или проводись оно исключительно на спонсорские деньги, оно очень скоро стало бы ненужным и непопулярным, как Горные игры в Шотландии.
Но Айстедвод — это голос Уэльса.
4
Какова история Айстедвода? Всех, кто приходит на этот праздник песни и поэзии, интересует, с чего все началось.
Кельты всегда любили песню и музыку. Прежде чем Цезарь явился в Британию, за два столетия до Рождества Христова, местного короля называли «королем гармонии».
Диодор Сицилийский написал в 45 году до новой эры: «У бриттов есть поэты. Наигрывая на музыкальных инструментах, напоминающих лиру, они поют песни, в которых кого-то либо восхваляют, либо порицают».
Инструмент, о котором упомянул Диодор, был, конечно же, валлийской арфой. Валлийцы, в отличие от своих кузенов ирландцев и шотландцев, никогда не играли на волынке. Король Уэльса Гриффидд ап Кинан, современник Вильгельма Завоевателя, играл на волынке, возможно, из-за того, что учился в Ирландии, но этот музыкальный инструмент так и не стал популярен в Уэльсе. Отношение древних бардов к волынке замечательно отражено в сатирическом стихотворении Льюиса Глина Коти, переведенном на английский язык миссис Ллевелин. Поэт описывает, как воскресным утром во Флинте он посетил английскую свадьбу и под аккомпанемент арфы пел там валлийские песни. Но гости его освистали. Льюис горько комментирует:
Увы, я лавров не снискал:
Мужлан — и тот на смех меня поднял.
На той же свадьбе был волынщик по имени Уильям Бейзир, и арфист высказывается о его игре:
«Давай, Уилл!» — они кричали
И громогласно гоготали,
Чтоб игреца сильней поддеть:
Мол, так сподручнее дудеть.
Уилл, решась, шагнул вперед;
Угомонился местный сброд.
Надул он щеки, и тогда
Пискляво всхлипнула дуда.
Он дуд и дул, слюной брызжа,
Как если бы под хвост вожжа
Ему попала. Не дыша
Внимал волынке местный люд —
Что за мужланы сбились тут!
И, горделиво подбочась,
Он новый лад завел тотчас…
Нет, ладом я бы не назвал
Те звуки, что он извлекал
Из дудки тонкой, да с мешком,
Что надувался гусаком.
Нет, в звуках этих — вот досада! —
Ни склада не было, ни лада.
Визжит так матка в опорос
Или скулит побитый пес,
Гогочет так индюк зобатый,
Задень ему крыло лопатой,
Журавль так кричит с болота —
И эти звуки отчего-то
В народе музыкой слывут
И их приятными зовут!
Но вот иссяк позорный пыл;
Пошел за платою Уилл.
Наградой за усердье все ж
Ему явился медный грош,
А может, целых два гроша —
Гуляй, волынная душа!
А мне и пенни не досталось
И лишь судьбу корить осталось,
Чьим промыслом стезя мала
В глушь эту барда привела.
Да будет проклят сей очаг,
Да чтоб у них весь скот зачах,
Да сгинет всяк, кому Уилл
С его дудой на слух был мил!
И мне уж не придется впредь
В их очи мутные глядеть!
В Ирландии и Уэльсе барды принадлежали к привилегированному классу. Они разъезжали из селения в селение, исполняя свои песни. В Уэльсе в отношении исполнителей постепенно сформировалось определенное общественное мнение, совсем как в нынешней прессе. В большинстве районов, недовольных английским правлением, барды оживляли старину и изрекали пророческие заявления.
У каждого валлийского вождя имелся семейный бард, и, как писал профессор Рис в «Народе Уэльса», в аристократических семьях этот обычай жив до сих пор.
По его словам, домашние арфисты были у семей Бьют и Лондондерри, а покойная леди Лэндовер (умерла в 1896 году) поддерживала тесную связь с группой арфистов.
В дополнение к оседлым бардам, в стране хватало менестрелей, переезжавших из города в город. В Уэльсе известные барды ездили по стране, как в наше время знаменитый актер разъезжает с гастролями по провинции.
Неудивительно, что в стране, где искусство менестрелей столь же естественно, как хлеб на столе, возникло национальное состязание. Айстедвод (в переводе — «заседание»), без сомнения, древняя церемония, хотя никто, кажется, не знает, когда состоялось первое состязание.
Сохранились одно или два письменных свидетельства о пирах у принца в норманнские времена. Тогда со всех концов Уэльса приглашали менестрелей и бардов — продемонстрировать свое искусство. И все же первый «подлинный» Айстедвод состоялся, кажется, в Кэруисе в 1100 году и в Кардигане — в 1176 году. Призами выступали два стула (или трона) — на один усаживали лучшего поэта, а на другой — лучшего исполнителя на арфе, скрипке или флейте.
