— Хау мач? Сколько стоит эта консервная банка?
Здесь уже хозяин не выдержал. Льстиво заглядывая в лицо настоящего покупателя и размахивая руками с такой быстротой, что свистело в ушах, он обрушил на меня целый водопад слов, из которых я понял только одно: «сеньор». Оно прозвучало минимум сто раз и произносилось с чудовищным почтением.
— Хау мач? — прервал я эти излияния с нетерпением человека у которого время — деньги, и протянул хозяину блокнот с авторучкой. Хозяин поклонился, почмокал губами и начертал: 7000.
— Долларов?
— Си, сеньор!
Я вытащил из кармана добротный бумажник, в котором находилась несметная сумма — 2 доллара 40 центов в пересчёте на уругвайские песо.
— Не делаешь ли ты ошибки? — Черепов соорудил постную физиономию. — По-моему, машина недостаточно хороша для тебя.
— Только «роллс-ройс»! — поддержал его Васев.
— А мотор? — пренебрежительно ронял Черепов. — Жалких сто двадцать лошадиных сил!
— Только «роллс-ройс»! — злодействовал Васев.
— Ноу, ноу, сеньоры! — завопил хозяин, с ненавистью глядя на подсказчиков, срывающих выгодную сделку. — «Роллс-ройс» — фи! Тьфу! «Шевроле» — ах!
Но было поздно — преодолевая вялое сопротивление настоящего покупателя, Васев и Черепов вытащили его из салона.
Однако хорошо смеётся тот, кто смеётся последний.
Не успели мы, весело обсуждая подробности нашего визита, пройти полквартала, как я вспомнил, что забыл в руках у хозяина свою авторучку. Нужно было посмотреть на его лицо, когда я вернулся!
— «Шевроле» — ах! — завопил он, сверкая глазами. — Та-та-та-та-та-та! (Неразборчиво). — Си, сеньор! Та-та-та!
Пришлось его разочаровать и жестами пояснить, что я вернулся не для того, чтобы купить недостаточно хороший для меня «шевроле», а чтобы получить принадлежащую мне авторучку. Лицо хозяина мгновенно стало сонным, скучным и безразличным. Об авторучке он и слышать не хотел — отмахивался и делал вид, что совершенно не понимает, о чём идёт речь. Нажился всё-таки, спрут, за мой счёт!
Так я остался без своей любимой авторучки…
Мы продолжали бродить по городу без переводчика, руля и ветрил — куда ноги поведут. Стадион закрыт, музей закрыт, зашли в кино. Посмотрели на экран минуты две — и выскочили на свежий воздух: жуткая и пошлейшая кинопохабщина, рассчитанная на зрителя с интеллектом ящерицы. Контролёр понимающе ухмыльнулся, кивнул в сторону зала и сплюнул.
Не желая отставать от других туристов, фотографировались у памятников. Как правило, это национальные герои на лошадях; один из них, генерал Артикос, даже на фоне двадцатипятиэтажного небоскрёба производит большое впечатление своей внушительной осанкой. Хорош и памятник первым переселенцам — упряжка быков тащит за собой повозки. Очень динамичная группа. Быки выглядят так естественно, что на них охотно лают собаки.
Что же касается архитектуры, то судить о ней не берусь: за два дня я видел слишком мало, да и не считаю себя знатоком в этой области. Дома как дома, ничего необычного. Другое дело — Рио-де-Жанейро, куда мы попали на обратном пути. Там даже дилетанту ясно, что перед ним великий город.
Жители Монтевидео, как и положено южанам, общительны и чрезмерно возбудимы. На простой вопрос: «Как проехать к порту?» — вам ответят монологом минут на пять, в корне пресекая все ваши попытки вставить слово или удрать; но если и вас о чём-нибудь спросят, наберитесь терпения. Мы мирно шли по улице, когда на меня налетела экзальтированная сеньора с двумя девочками-близнецами и начала бурно о чём-то спрашивать, даже не спрашивать, а неистово кричать, непрерывно шлёпая своих шалуний и выкручивая пуговицу на моей рубашке. Когда сеньора иссякла, я на варварском английском языке дал ей понять, что она обратилась не по адресу. Сеньора гневно рванула пуговицу и обрушилась на Васева, который угощал девочек конфетами и бормотал про себя что-то вроде: «Ну и трещотка! Зря время теряешь, красавица». Наконец над ней сжалился какой-то прохожий, и сеньора, подхватив девочек, рванулась куда-то со скоростью звука.
Продавцы в магазинах изысканно вежливы — а что делать? Цены на товары слишком высокие, и даже в универмагах покупателей можно пересчитать по пальцам. Все товары — импортные, кроме сувениров, отлично выделанных коровьих шкур (никогда бы не подумал, что коровы носят на себе такую красоту!) и ножей. Особенно непривычна тишина в книжных магазинах: за средних габаритов книгу средний уругваец должен выложить дневной заработок. Мы прикинули, что у нас книги раз в пять дешевле: одна из причин того поражающего мир явления, что в нашей стране читают больше, чем в любой другой. На прилавках — много переводов русской и советской классики: Толстой, Достоевский, Горький, Шолохов, Ильф и Петров. Но львиную долю полок отхватили себе детективы; одна Агата Кристи занимает куда больше места, чем все классики мировой литературы, вместе взятые.
На прощание, мобилизовав остатки валюты, мы посетили «чрево Монтевидео» — колоссальный крытый рынок, на котором шумит, спорится, орёт и скандалит многотысячная толпа домохозяек, портовых грузчиков, матросов, зеленщиков, оборванных мулатов и высокомерных полицейских. Десятки туш, сотни колбас, холмы апельсинов и терриконы овощей, лимоны, бананы — изобилие продуктов, цены на которые непрерывно растут. Дорого — домохозяйки хватаются за сердце и потрясают кулаками. Мы пристроились к барьеру, за которым два ловких кабальеро орудовали на жаровнях, получили по изумительному шашлыку и по бутылке ледяной «коки» — роскошный обед, о котором мы не раз вспоминали в Антарктиде.
И вот мы снова на борту, и змеи швартовых тянутся с причала на палубу. Идёт прощание с последней свободной от снега и льда землёй, теперь нам надолго привыкать к белому цвету.
— Видишь тот небоскрёб? — спрашивает матрос приятеля.
— Справа или в центре?
Матрос терпеливо объясняет, на какой небоскрёб он хочет обратить внимание.
— Ну, доложим, вижу. И что из этого?
— Ничего особенного, — вздыхает матрос. — Я покупал там мороженое.
И последнее видение: чуть не опоздав, к борту, запыхавшись, подбегают два знакомых старика.
— Земляки, селёдки нема?
И «Визе» уходит в океан.
Утром Василий Семёнович Сидоров собрал восточников.
— Все любят картошку? — опросил он.
— Все!
— Не верю! Если бы мы по-настоящему её, родную, любили, то не потеряли бы бдительность. А ни у кого из нас не поднялась рука, чтобы осмотреть купленные в Монтевидео мешки с картошкой. Те самые, что полетят с нами на Восток!
