День с восточниками
Утром Василий Семёнович Сидоров собрал восточников.
— Все любят картошку? — опросил он.
— Все!
— Не верю! Если бы мы по-настоящему её, родную, любили, то не потеряли бы бдительность. А ни у кого из нас не поднялась рука, чтобы осмотреть купленные в Монтевидео мешки с картошкой. Те самые, что полетят с нами на Восток!
Сидоров был расстроен и зол. Ночью, терзаемый дурными предчувствиями, он решил развеять свои сомнения и вскрыл один мешок, затем второй, третий…
Надули нас здорово: по меньшей мере, десятая часть картошки была выброшена в океан, хотя этого куда больше заслуживали наши поставщики, которые, наверное, в своих офисах потирают руки и посмеиваются над доверчивыми покупателями. Сидеть Востоку лишний месяц на кашах и макаронах!
— Какая похуже и помельче — сыпьте в отдельные мешки, съедим в первую очередь, — распоряжался хмурый Сидоров.
В жизни я ещё не видел, чтобы люди с такой нежностью перебирали картошку! Судьба едва ли не каждой отдельной картофелины решалась судом присяжных: а вдруг она не совсем безнадёжна, а вдруг её можно спасти? И за борт летело только гнильё и никуда не годная мелочь.
Весь день проработали, а вечером вновь собрались, на этот раз соблюдая строжайшую конспирацию. С интервалом в одну минуту восточники, разодетые «как в страшный день своей свадьбы» (Анатоль Франс), поднимались на самую верхотуру, где у гидрохимической лаборатории стоял дежурный и с безразличным видом профессионального заговорщика цедил сквозь зубы: «Пароль… „У вас продаётся славянский шкаф?“ — „Шкаф продан, есть никелированная кровать“.
— «С тумбочкой?» — «С тумбочкой. Проходи в рай!»
Лаборатория, в которой ещё несколько часов назад вдумчивые люди разоблачали тайны океана, выглядела антинаучно. Посреди стола, где днём возвышались аналитические весы, лежали шпроты, место реактивов заняла нарезанная ломтиками колбаса, а стройные ряды колб и реторт сменила батарея бутылок. Здесь священнодействовал Коля Фищев, зарастающий свежей бородой аэролог. Он расставлял стаканы, готовил бутерброды, бил по рукам нетерпеливых гостей и жутким шёпотом призывал:»
— Ш-ш-ш! Капитан не спит!
Происходило вопиющее нарушение правил внутреннего распорядка: восточники отмечали очередные дни рождения — астронома Геннадия Кузьмина и мой. Высокое начальство, поставленное в известность, выразило надежду, что будет соблюдаться «необходимый коэффициент спокойствия». И восточники проявили исключительную дисциплинированность, чему, кстати, способствовало до обидного малое количество спиртного — в переводе на душу населения. Из добытого спирта микробиолог Рустам Ташпулатов и Гена Арнаутов, проявив необычайную изобретательность, создали два вида напитков — «Ташпулатовку» и «Арнаутовку». «Ташпулатовка» содержала сорок семь процентов спирта и пятьдесят три процента воды, а «Арнаутовка» — сорок семь процентов спирта, пятьдесят процентов воды и три процента варенья. Пусть вас не удивляет процент спирта — по морской традиции он соответствовал широте, которую в данный момент преодолевает судно. Что же касается напитков, то они заслужили всеобщее одобрение и были рекомендованы к массовому производству, а их изготовители получили почётное звание «Мастер — золотые руки».
Именинников посадили на два единственных в лаборатории стула и под завистливое перешептыванье вручили подарки. Кузьмин, как астроном, получил цейсовский бинокль — превосходный оптический инструмент, мастерски сделанный из двух пивных бутылок, а мне досталась (взамен пропавшей в Монтевидео) метровая деревянная ручка с пером, выдернутым из хвоста залётного альбатроса. Кроме того, в нашу честь была спета песня и продекламированы стихи. Оду, посвящённую автору этих строк, привожу полностью:
Чтоб не сказали нам потом,
Что о Востоке мы все врём, —
С собой писателя везём.
Теперь брехать не будем сами —
Пусть это сделает В. Санин!
Вечер удался на славу. Валерий Ельсиновский и метеоролог Саша Дергунов, научные сотрудники Геннадий Степанов и Никита Бобин играли на гитарах, подпевая себе вполголоса, ребята пели, шутили, смеялись и так накурили, что предложение доктора по очереди сбегать в медпункт и подышать из баллона кислородом я готов был принять всерьёз.
— В твоём распоряжении, Валерий, на Востоке будет несколько баллонов, — заметил Сидоров. — В первые дни на них все поглядывают, как коты на сметану. Только привыкать к кислороду не стоит; те, кто не выдерживал и прикладывался, говорили — тянет как к куреву. Лучше себя перебороть, рано или поздно одышка пройдёт.
— А что? Давайте бросим курить! — пылко предложил Тимур Григорашвили.
— Все вместе! А? Давайте! Голосуй, начальник!
— Аналогичная ситуация произошла несколько лет назад, — заулыбался Сидоров. Прилетела на Восток новая смена и с энтузиазмом решила: бросаем курить! И бросили с лёгким сердцем, потому что, как легко догадаться, в первые дни при кислородном голодании на курево никого не тянет, даже сам себе удивляешься: лежит в кармане пачка сигарет, а о ней и думать противно. Итак, подписались новички под обязательством, а начальник сообщил в Мирный: «Сигарет не присылайте!» Я от души ему посоветовал: «Закажи, пока не поздно, несколько ящиков, а то тебя самого курить будут!» Куда там! Мы твёрдо, мол, решили — заяц трепаться не будет! История закончилась так, как я и предполагал: через несколько недель ребята акклиматизировались, — пришли в себя, а сигарет-то нет! И полёты на Восток закончились. Трагедия! Стали штурмовать Мирный радиограммами: «Погибаем без курева, признаем себя ослами, сбросьте на парашюте парочку ящиков». А морозы за семьдесят, ни один лётчик не станет рисковать. Окурки наши разыскивали! Ну как, бросаем курить?
— Я что? Я как народ, — заметно поостыл Тимур.
Ничего не скажешь — молодец Сидоров! Каждые три-четыре дня он собирает своих ребят — пусть знакомятся и притираются друг к другу. Очень важно, чтобы на станцию прибыл коллектив, а не разношёрстная группа людей. Василий Семёнович подчёркивает, что на Востоке будет очень трудно; ещё не поздно взвесить свои возможности и перейти на другую станцию — в этом нет ничего позорного. Тем более что к Сидорову рвутся десятки ребят из коллективов Мирного, Новолазаревской и Беллинсгаузена, потому что Восток — это марка! На каждом совещании начальник экспедиции напоминает, что лучшее оборудование, лучшие продукты, наибольшее внимание — станции, заброшенной на ледяной купол материка. Восточники это знают и этим гордятся. Они как полковая разведка, далеко уходящая от своих навстречу неизведанному. На шестом материке трудности и опасности подстерегают на каждом шагу, но к этой станции отношение особое. «Кто на Востоке не бывал, тот Антарктиды не видал» — поговорка, пошедшая в полярный фольклор после Второй экспедиции.
