Паганель, в восторге от счастливой находки, связал вместе своих курочек и бодро понес, заранее радуясь тому, что подарит их Парижскому зоологическому саду. И перед увлекающимся географом уже рисовалась заманчивая надпись: «Дар Жака Паганеля», красующаяся на самой лучшей клетке.
Тем временем маленький отряд без устали двигался вперед по берегу Уайпы. Местность была пустынная. Кругом не было видно никаких следов туземцев, никакой тропинки, указывающей на присутствие человека в этих равнинах. Воды реки струились то меж высоких кустов, то по длинным песчаным отмелям. Тогда взору открывалась равнина, замыкавшаяся на востоке невысокой горной цепью. Странные, нелепые в далекой дымке очертания этих гор напоминали гигантских допотопных животных. Как будто вдруг окаменело целое стадо колоссальных китов. Такое хаотически-причудливое нагромождение говорило о вулканической деятельности. Действительно, Новая Зеландия – сравнительно недавний продукт работы подземных сил. Подъем этих островов продолжается и теперь. Некоторые точки за двадцать лет поднялись над уровнем моря на целых шесть футов. Огонь до сих пор не утих в недрах Новой Зеландии, он сотрясает ее и вырывается во многих местах через гейзеры и вулканы.
К четырем часам дня бодрым шагом прошли девять миль. Судя по карте, с которой то и дело справлялся Паганель, до слияния Уайпы и Уаикато осталось меньше пяти миль. Там проходит дорога на Окленд, там отряд и заночует. Пятьдесят миль до Окленда будут пройдены за два-три дня, а если посчастливится встретить почтовый дилижанс, который раза два в месяц ходит между бухтой Хока и Оклендом, то и за восемь часов.
– Итак, нам придется, как видно, еще раз ночевать под открытым небом, – сказал Гленарван.
– Да, – отозвался Паганель, – но надеюсь, что это будет в последний раз.
– Тем лучше, так как эти ночевки – тяжелое испытание для леди Элен и Мери Грант.
– И они переносят их, не жалуясь, – заметил Джон Манглс. – Но, если я верно понял вас, господин Паганель, вы упоминали о каком-то поселении, расположенном близ слияния этих двух рек.
– Да, – ответил географ, – оно значится на карте Джонсона. Это Нгаруавахиа, милях в двух ниже места слияния.
– Так разве нельзя там устроиться на ночь? Мне кажется, наши спутницы, не колеблясь, предпочтут пройти две лишние мили, чтобы отдохнуть в более или менее приличной гостинице.
– В гостинице! – воскликнул Паганель. – Гостиница в маорийском селении! В нем нет и постоялого двора, нет даже кабака! Это всего-навсего кучка туземных хижин, и, по-моему, нужно не искать там приюта, а, наоборот, держаться как можно дальше.
– Все ваши страхи, Паганель! – сказал Гленарван.
– Дорогой мой лорд, недоверие здесь лучше доверия. Неизвестно, в каких отношениях состоят сейчас маори с англичанами: подавлено ли восстание или одержало верх. Быть может, мы попали сюда в разгар войны. Не будем скромничать, люди, подобные нам, – неплохая добыча для дикарей, и мне совсем не улыбается испробовать новозеландское гостеприимство. Поэтому я нахожу благоразумным держаться подальше от этого поселения, обойти его и стараться избежать встречи с туземцами. Вот когда мы доберемся до Друри, другое дело: там наши отважные спутницы смогут вволю отдохнуть от утомительного пути.
Мнение географа восторжествовало. Леди Элен предпочла провести еще одну ночь под открытым небом, чем подвергать опасности своих товарищей. Ни она, ни Мери Грант не попросили сделать остановки и снова зашагали вдоль берега реки.
Через два часа с гор стали спускаться вечерние тени. Склонившееся к горизонту солнце вдруг пробилось из-за туч, и лучи его озарили красным светом далекие вершины восточных гор. Это было как бы его кратким прощальным приветом путешественникам.
Все ускорили шаг, ибо знали, как коротки сумерки под этой широтой и как быстро здесь наступает ночь. Надо было непременно добраться до слияния рек, прежде чем сгустится мрак. Но как раз в это время все кругом заволокло густым туманом, и держаться верного направления стало очень трудно.
К счастью, слух заменил ставшие бесполезными глаза. Вскоре усилившийся рокот воды оповестил о том, что неподалеку сливаются реки. В восемь часов вечера маленький отряд достиг наконец того места, где Уайпа с ревом вливается в русло Уаикато.
– Это Уаикато, – воскликнул Паганель, – и дорога в Окленд идет по ее правому берегу!
– Реку мы увидим завтра, а теперь давайте устраиваться на ночлег, – предложил майор. – Мне кажется, что вон там, где тень гуще, есть рощица, которая выросла как будто нарочно, чтобы приютить нас. Поужинаем и ляжем спать.
– Поужинаем, – сказал Паганель, – но только сухарями и сухим мясом, не разводя огня. Мы явились сюда инкогнито, постараемся так же и уйти, благо из-за тумана нас не видно. Вблизи действительно оказалась рощица. Добравшись до нее, путники, помня строгий наказ географа, бесшумно закончили холодный ужин и вскоре, утомленные переходом в пятнадцать миль, погрузились в глубокий сон.
На следующее утро, на рассвете, плотный туман тяжело стелился над рекой. Часть паров, насыщавших воздух, сгустилась от ночной прохлады и покрыла густым облаком поверхность воды. Однако лучи солнца вскоре проникли сквозь эти клубы, и они растаяли под взором сияющего светила. Затуманенные берега очистились, и Уаикато предстала во всей своей утренней красе.
Узкая длинная коса, поросшая кустарником, заканчивалась острым мысом у слияния двух рек. Струи более бурной Уайпы на целых четверть мили оттесняли воды Уаикато, не сливаясь с ними. Но могучая, спокойная река все же брала верх над неистовым потоком, поглощала его и мирно увлекала к Тихому океану.
Когда туман рассеялся, показалась пирога, поднимавшаяся вверх по течению Уаикато. Это была лодка в семьдесят футов длины, пять футов ширины и три фута глубины, целиком выдолбленная из местной сосны «кахикатеу» и напоминающая венецианскую гондолу своим приподнятым носом. Дно ее было устлано сухим папоротником. Пирога быстро неслась на восьми веслах; сзади сидел человек, управлявший кормовым веслом. Это был туземец высокого роста, лет сорока пяти, широкогрудый, мускулистый, с сильными руками и ногами. Выпуклый лоб, изборожденный глубокими морщинами, свирепый взгляд, мрачное выражение лица придавали ему грозный вид.
То был один из верховных вождей маори. Это видно было по искусной татуировке его лица и тела. От ноздрей его орлиного носа шли спиралью две черные линии: обведя его желтые глаза, они соединялись на лбу, а затем терялись в пышных волосах. Вокруг рта с блестящими зубами, а также по подбородку тянулись разноцветные линии, ровными завитками спускавшиеся на могучую грудь туземца.
