Каждый из них набрал номер телефона туроператора и услышал в трубке вежливый голос. Американцы заплатили за поездку какое-то количество американских денег, а европейцы – какое-то количество евро. Дальше все они путешествовали с комфортом. А я стоял в той же очереди, что и они, но был грязным, небритым, смертельно усталым. Почти две недели я из соображений экономии ночевал в комнатах, в которых по потолку стаями разгуливали ногастые насекомые и через щели в стенах можно было обмениваться с соседями рукопожатиями. Из крана в душе текла не вода, а черт знает что, а питался я в таких местах, о которых лучше никогда не слышать санитарным инспекторам. И все равно, деньги мои были на исходе.
Уже много лет я живу с ощущением, что все давно кончилось. К чему строить собственную вавилонскую башню, если с утренней зарей она обратится в ничто? Но, глядя по сторонам, я видел, что барабаны апокалипсиса стучат в ушах лишь у меня. Всем остальным на них наплевать. У чистых и улыбчивых людей, стоявших вместе со мной в очереди, все было отлично. Я разглядывал их и чувствовал себя Ноем. Приговор произнесен. Завтра на землю упадут первые капли дождя. Но нет ни единого желающего занять место в ковчеге.
Американцы и европейцы смеялись. Они отлично себя чувствовали. Жизнь даже после конца света вовсе не казалась им бессмысленной. Если окружить эту жизнь тысячей уютных мелочей, то люди смогут не обращать на апокалипсис никакого внимания. О каком ковчеге может идти речь, если отпуск только начался и в бокале нагревается мохито?
Офицер-пограничник полистал мой паспорт и задал дежурный вопрос:
– Чем вы собираетесь заниматься на Таити?
Я ответил честно:
– Не знаю. Может быть, просто умру.
Говорят, в Тыве какие-то особенно благоприятные условия для выращивания наркотиков. Конопля вырастает здесь размером с дерево, а уж гашиш из нее получается такой, что спичечного коробка хватит убраться полку крепких мужчин. По крайней мере так уверяли местные. Гашиш предлагали в каждом населенном пункте, через который мы ехали. Говорили, что в Москве коробок такой пыли стоит под двести долларов, а у них всего тридцать. Я мотал головой и по сотому разу пытался объяснить, что гашиш не люблю, да и приехал вовсе не из Москвы.
Микроавтобус, на котором я ехал из Кызыла (тувинская столица), принадлежал маленькой золотодобывающей компании. За рулем сидел плохо говорящий по-русски тувинец. Молодой, рыжий, кривоногий. Во рту у него не хватало сразу нескольких передних зубов, а глаза были такие раскосые, что уголки налезали аж на виски. В салоне, кроме меня, был всего один русский мужчина. Он сказал, что я могу звать его Виталька.
Не исключено, что сперва у ребят был план зарезать меня где-нибудь на горном перевале и забрать вещички. Но в Кызыле я по собственной инициативе купил русскому большой баллон с пивом, и он убедился, что я славный малый. А насчет вещичек, сразу было видно, что ничего дорогостоящего с собой у меня нет. В общем, мы почти подружились.
Ехать предстояло через гигантские поля конопли. Никакой промышленности или чего-нибудь в этом роде тут никогда не существовало. Работы для тувинцев нет. Поэтому взрослое население занимается либо охотой, либо производством гашиша. Ну, или вот, как мой водитель, – частным извозом.
Гнал тувинец под сто сорок. Микроавтобус был японский, с правым рулем. На зеркале заднего вида в кабине был привешен целый иконостас буддийских погремушек. Водитель долго молчал, а потом спросил:
– Тебе старые вещи не нужны?
– Какие вещи?
– Икона, например. Не надо? Говорят, ее ваш Андрей Рублев рисовал. Ценная икона, и отдам недорого. На ней какие-то ваши русские боги нарисованы. Красивые, все в белом.
– Нет, наверное. Спасибо.
– Ну, смотри. Вещь-то чудесная. Мы ее пытались фотографировать, так пленка засвечивалась. Точно не надо?
– Спасибо.
Тувинец пожал плечами.
В Тыву я приехал осматривать курганы. Такого количества доисторических руин, как в русской Южной Сибири, нет нигде в мире.
Все, с кем я советовался, отговаривали меня сюда приезжать. Говорили, что аттракцион смертельно опасен. Далекая и безлюдная Тыва – верная смерть белого человека. Тувинцы (объясняли мне) всегда обкуренные и пьяные. В целой республике сразу после полудня не остается ни единого трезвого человека, так что меня даже менты не защитят.
Оказалось, все это глупости. Места были, конечно, небогатые, зато люди – приятные. Если я на улице спрашивал дорогу, тувинцы останавливались, подробно расспрашивали, откуда я и зачем приехал, а потом каждый раз пытались довести прямо до места. На второй день жизни в Кызыле я нашел микроавтобус, принадлежащий небольшой золотодобывающей компании, и поехал в сторону Саянского хребта. За рулем сидел молчаливый тувинец, а в салоне – Виталька.
Из Кызыла мы выехали в пять утра. Курганы начались сразу же, как только кончился город. Древние, оплывшие от времени, но все еще поражающие размерами. Триста лет назад первым из европейцев в эти края добрался датский медик Даниил-Готлиб Мессершмидт. Пораженный, он писал, что, похоже, ему удалось открыть царское кладбище всей Центральной Азии: на каждом шагу из земли торчали каменные стелы, черт-те чьи захоронения, руины крепостей и древние святилища. С тех пор тувинский ландшафт изменился мало.
Виталька сперва показывал мне на руины пальцем и пытался вспомнить названия, но потом бросил. Курганов было слишком много. Парень рассказывал, что когда был маленьким, строители прокладывали через эти места дорогу. Могилы срывали бульдозерами. А он с мальчишками бегал на стройку играть с древними костями. Черепа и ржавое оружие тогда кучами валялись прямо вдоль шоссе.
Возле одного особенно здоровенного кургана я попросил остановиться. Тишина. Вдалеке горы. Пожухлая трава. Виталька, вылакавший уже с утра несколько литров пива, пошел отлить. Прежде чем застегнуть ширинку, показал, что в крайнюю плоть у него вставлено пластиковое колечко.
Щурясь на восходящее солнце, хмыкнул:
– Девкам нравится – ух! У нас в поселке о моем шарнирчике каждая знает. Только праздник какой начнется – девки все ко мне. Отбоя от них нет. Короче, хорошее приспособление.
Пока мы стояли, из-за кургана вышел странный для этих мест мужчина. Плащ, кепка, в руке – коленчатая металлическая фигня. Увидев нас, он положил свой агрегат на землю, подошел, вежливо поздоровался. В Сибири этот ритуал является обязательным. Мужчины пожали друг другу руки и немного поговорили. Потом мы залезли в автобус и поехали дальше.
Виталька спросил:
