Ныряльщики «Калипсо» небольшими группами показываются на поверхности с археологической добычей в руках. Мы извлекаем из огромной залежи Псиры всего несколько характерных образцов, однако палуба судна вскоре завалена находками. Удивительно богатое место! У нас нет ни разрешения, ни времени, ни средств для детального исследовании этого археологического рая. Здесь дел хватит, нескольким поколениям археологов…
Сюда надо пригнать три-четыре «Калипсо», а для приема найденных предметов придется выстроить целый музей. В обозримом будущем такого не предвидится. Археология остается бедной родственницей Науки даже в Греции, где государство значительно щедрее по отношению к ней, чем в остальном мире. Псирская залежь останется «в резерве» археологии, ожидая предоставления кредитов и появления достаточного количества исследователей. В конце концов эти кружки и чашки проспали тридцать пять веков под водами Эгейского моря; десять, двадцать и даже пятьдесят лет по сравнению с ними сущий пустяк.
Вряд ли стоит описывать возбуждение, охватившее нас во время этой охоты за античными сокровищами. Самый беспокойный из всех нас, конечно, доктор Колонас. Деревянную палубу «Калипсо» устилает разнообразная керамическая посуда — кувшины, двуручные амфоры, кружки, чашки.
Он без труда определяет, что большинство из них выполнено в минойском стиле. Размеры открытой нами залежи приводят его чуть ли не в исступленное состояние.
Однако доктор Колонас не может найти объяснения, как образовалась залежь таких размеров. Вначале он выдвинул гипотезу, что здесь было место свалки и население сбрасывало в море керамическую посуду в течение долгих веков. Но гипотеза не выдерживает ни малейшей критики. Прежде всего изделия имеют примерно одинаковый возраст. Кроме того, не совсем понятно, зачем жителям полуострова понадобилось выкидывать сосуды, находящиеся в превосходном состоянии; в помойку попадает обычно битая посуда, и нет сведений о каком-то минойском культе, согласно которому богу моря дарили бы тонны посуды…
Доктор Колонас, безусловно, понимает, что самой подходящей гипотезой является гипотеза одновременного кораблекрушения десятка или дюжины стоящих на якоре торговых судов, поглощенных необычайно сильной приливной волной. И еще — керамика лежит на таком удалении от берега, что местные жители либо должны были обладать поистине геркулесовой силой, либо снаряжать для этой операции специальные суда.
Доктор Копонас нырял всего один или два раза в жизни, и то как любитель. Но чтобы получить полное представление о богатстве залежи милойской керамики, обнаруженной «Калипсо», он решает спуститься под воду сам в сопровождении наших людей. Я нахожу, что столь мужественный поступок свидетельствует о редком профессиональном долге.
Зрелище красот подводного мира восхищает археолога, как, впрочем, любого, кому выгадает шанс увидеть их собственными глазами. Однако доктор Колонас обращает больше внимания не на фейерверк из многоцветных рыбок и стайки барабулек, летящих на бреющем полете над дном, а на громадный холм из сосудов. Когда он поднимается па борт «Калипсо», то держит в руках корзину, полную археологических сокровищ. Среди них фигурирует странная чашечка — ручка у нее находится… внутри! Должен признаться, что этот сосуд, достойный красоваться на страницах известного «Каталога ненужных предметов» Каредмана, приводит всех нас в недоумение. Кому нужна ручка внутри чашки. Может, ее спрятали внутрь, чтобы она не отбилась при ударе — Абсурдное предположение…
— Ради сомнительного удовольствия полоскать пальцы в соусе, едко замечает Фалько.
Что подумать? Правда, никому не возбраняется предположить, что минойцы обожали розыгрыши и что груз одного из кораблей состоял из товаров для лавочки забавных изделий…
(Бортовой журнал «Калипсо»)
12 января. Несмотря на сильнейший мельтем, который взбаламутил даже воды залива, и опасения, что судно сорвет с якорей и бросит на скалы, работа продвигается быстро.
Мы предлагаем доктору Колонагу ускорить подъем трофеев с помощью всасывающего устройства. Он, не раздумывая ни секунды, соглашается с нашими доводами. Мы не станем использовать большое всасывающее устройство, а возьмем аппарат поменьше с более короткой трубой. Эго идеальное устройство при «тыканье вслепую» на большой залежи.
Ныряльщики занимают места на глубине 30–35 метров и меняются по графику. Отсос очищает первый квадратный метр, затем второй и так далее. В большинстве случаев под шестидесятисантиметровым слоем наносов обнаруживается большое количество отесанного строительного камня. Ни поднятие уровня моря, ни невероятное кораблекрушение не могут объяснить, почему они находятся так далеко в море. Еще одна тайна! Разбросанные на обширной территории камни, похоже, оказались в море после толчка колоссальной силы, разрушившего прибрежный город.
13 января. Отправляюсь на сушу вместе с доктором Колонасом и молодым переводчиком Яллурисом. Археолог, которому команда «Калипсо» помогла воочию увидеть подводные чудеса, оказывает мне честь, знакомя с раскопками на острове Псира.
На полуострове (его подводную часть мы начали исследовать) некогда лежал крупный минойский порт. Рядом с ним кишел жизнью город — сейчас от него остались лишь развалины. Дома минойцы строили маленькие, а комнаты в них были совсем крохотными. Доктор Колонас объяснил, что жители Крита и окрестных островов вовсе не были сумасшедшими: в таких постройках они меньше страдали от землетрясений.
— Если вы, галлы, — говорит доктор Колонас, — боитесь, что вам на головы обрушится небо, то у нас, греков, иные страхи — как бы из-под ног не ушла земля. Мы опасаемся землетрясений больше всего на свете. Недаром наши предки считали Посейдона не столько морским владыкой, сколько ужасно обидчивым «Колебателем земли».
Чем больше результатов приносит работа, тем яснее вырисовывается история великой природной катастрофы — землетрясения и цунами. Надо только идти по уже проложенному пути — я знаю, что многие археологи частично приняли эту идею. Но прежде чем твердо ступить на этот путь, я должен «замкнуть» серию вспомогательных работ.
Когда «Калипсо» снимается со стоянки у Псиры и направляется в открытое море, чтобы обогнуть Крит с востока, погода стоит отвратительная. Но она ничего не меняет в наших замыслах. Вглядываясь в близкий горизонт и серые волны с пенными шапками, я не могу не испытывать восхищение перед древнегреческими моряками за их известные и неизвестные одиссеи, когда они пускались в путь, невзирая на гневливость зимнего Средиземного моря.
