Я спросил: «Кабертай пши»? (Кабардинский князь?) и показал на каменный дом.
Ближайший кабертаец улыбнулся и кивнул утвердительно головою.
Мы направились к дому. За нами шла сначала группа, а затем уже целая толпа.
Там только что проснулись, и на огромном дворе десятка два женщин доили стадо коров. На шум вышел на балкон седобородый князь. Рядом стояли юноша и два воина.
Старик пытливо оглядел нас с головы до ног и громко спросил:
— Ференк? Рум[73]?
Чезаре ответил: «Ференк!» А затем прибавил по-гречески: «Говоришь по-гречески?»
Кабертай утвердительно кивнул головой и сказал:
— Мало-мало.
Чезаре, раздельно отчеканивая слова, кратко объяснил наш приход.
Старик внимательно слушал. Его выразительное бородатое лицо к концу речи Чезаре стало беспокойным.
Он что-то сказал стоявшему позади него юноше, по-видимому, сыну, и тот куда-то исчез.
— Гость — священное лицо. Ференки здесь пусть ничего не опасаются, — торжественно сказал князь на ломаном греческом языке.
По его приказанию, нас поместили в двух комнатах. Они были украшены коврами.
Через несколько минут юноша вернулся со старичком в длинной одежде. Это был грек-священник. Чезаре повторил ему с подробностями свой рассказ, и старик ушёл передавать его князю. Тем временем мы побывали в бане, нам дали чистое бельё и шерстяную горскую одежду, а нашу, запылённую, требовавшую починки, отдали для чистки рабыням.
В полдень мы были приглашены на обед. На обеде, кроме священника, присутствовало несколько соседей-князей. Обед прошёл оживлённо. Все интересовались нашими злоключениями. Ответы переводил священник. Гости по очереди стали выражать свои планы защиты. Хозяин наш всех выслушал и вывел такое заключение: собирать ополчение, женщин, скот, имущество, рабов отправить в самые дальние ущелья под прикрытием стариков и инвалидов, а всем воинам собираться на указанных местах. Немедленно же разослать гонцов к дальним соседям. Все одобрили слова старого князя, дружески прикасались к нашим плечам и приглашали к себе.
Поблагодарив старика за приём, мы возвратились в свои комнаты. Нас ожидали роскошные деревянные кровати с пуховиками и шёлковыми одеялами. Я посмотрел на материю: это была отличная китайская плотная шёлковая ткань, высоко у нас ценимая. «Вероятно, из Маджара», — сказал я. — Да, зеваем мы на Кавказе, — согласился со мною Джовани, когда я ему рассказал, что привозимые караванами из Азии ткани могли бы в Маджаре встречаться нашими купцами, а не только византийскими. Хорошо мы выспались: нас не будили.
— Джовани! Франческо! — крикнул Чезаре из своей комнаты. — А нам не мешало бы попросить у князя вооружения: вы как думаете на этот счёт?
— Конечно, — отозвался Пиларо, — нам не доставит трудности выбирать его: у меня на стене висит целый арсенал; вот отличные сабли, три кинжала, а в углу висит боевая одежда: шишаки с золотой арабской насечкой, три кольчуги, налокотники, поножи, луки, колчаны.
— Ну, братец, а у меня на стене висит — что бы ты думал? А, Джовани? Вот удивишься!
— Что? — крикнул Пиларо и зевнул.
— Наш генуэзский длинный меч!
— Да ну?!
— Да, вот и надпись: Genova[74] MECCL III. Обязательно его попрошу. Если останемся живы, обещаю десяток ему из Каффы[75] прислать… Ну, встаём: на дворе что-то шумят.
Я вскочил бодрый, весёлый, сытый.
Вошёл Антонио и принёс вычищенное, починенное рабынями наше платье.
— Что там за шум, старый хрыч? — спросил Чезаре у Антонио.
— Ночью нарочный прискакал. В лесах на Тереке бродят татары. Вещи укладывают, женщины плачут; много добра останется: не могут вывезти. Стада уже погнали в горы. Вон пыль!
Застёгивая уже вычищенный камзол, я подошёл к окну и пожалел, что я плохо рисую.
Всё большое селение гудело, как рой пчёл; наш двор был наполнен арбами, а они, в свою очередь, были уже нагружены княжеским добром. Чего тут только не было: горы подушек, шёлковых одеял; красные, зелёные, жёлтые, голубые женские костюмы, серебряные женские тиары, как у папы римского, кисея, сундуки с серебряной посудой, одеждой, сафьяновой обувью; вот носят оружие, вот выводят рослых коней, седлают их красивыми, отделанными серебром сёдлами. А князь стоит на балконе и спокойно, как капитан на каракке, командует. Вдруг я увидел привычную, но всегда угнетающую меня картину. Вывели из подвала группу рабов в пять человек, готовились их сковать друг с другом: кузнец раздувал мехом жаровню. Охотничьи собаки, думая, что собираются ехать на охоту, радостно прыгали и визжали. К ним присоединились неразумные ещё детишки. Вот один из них получил шлепок от тащившей корзину матери и заревел.
Нас вскоре пригласили к завтраку. Все были серьёзно настроены, но бодры, особенно трое сыновей князя: они так и горели желанием сразиться с «азийцами». Чувствовалось, что кабертай — боевые люди, Чезаре воспользовался общим настроением и сообщил о своём обещании хану Тохтамышу немедленно прислать из Генуи помощь в виде неизвестной ещё азийцам и кабертаям военной новинки — бомбард.
Князь вполне согласился с Чезаре, что последнему следует возможно скорее достигнуть Себастополиса. Он приказал дать нам лошадей и съестных припасов.
Мы горячо благодарили гостеприимного старика. После полудня мы выехали из ворот усадьбы и направились на северо-запад. Нас сопровождал до следующей резиденции кабертайского князя проводник — княжеский «уздень».
Проехав вёрст двадцать по горной дороге среди громадных буковых лесов, мы остановились на ночлег: стреножили коней, развели костёр. Это была большая неосторожность. Антонио стал нарезать тонкими ломтиками копчёную свинину, чтобы поджарить её, как вдруг за ближайшими деревьями послышался топот, и на полянку вынеслась толпа всадников в пятьдесят коней. Первое наше движение было к оружию: это были азийцы в своих остроконечных войлочных шляпах. Но было уже поздно: наш проводник упал с рассечённым саблей черепом, на нас со всех сторон напирали конские груди, а наши мечи лежали в стороне, у корней старого бука.
«Харам задэ!» (собачьи дети) — крикнул один из азийцев: «наконец, мы нашли вас. Чтобы шайтан ваши души взял: эмир мне голову отрубил бы, если бы я вас не нашёл!»… Так кричал, размахивая над нашими головами саблей, знакомый всем нам азиец, весёлый малый, силач и обжора. Потная его круглая рожа сияла радостью.
«Сакраменто!»[76], — выругался я, оправившись от неожиданности: «Антонио, дружите, собирайся, попались»… Через пять минут мы уже были в пути, окружённые толпой азийцев. Они старались производить как можно меньше шума.
