Сэр Фрэнсис Кромарти, поставив свои часы по местному времени, сделал Паспарту такое же замечание, как и Фикс. Он постарался объяснить ему, что часы надо переводить с каждым новым меридианом и что, двигаясь всё время на восток, то есть навстречу солнцу, после каждого пройденного градуса дни становятся на четыре минуты короче. Но все было бесполезно. Понял или нет упрямый малый рассуждения бригадного генерала – неизвестно, но, во всяком случае, он не перевёл своих часов, и они по-прежнему продолжали показывать лондонское время. Впрочем, то была лишь невинная причуда, которая не могла никому повредить.
В восемь часов утра поезд остановился в пятнадцати милях от станции Роталь, посреди широкой поляны, окружённой несколькими бунгало и хижинами рабочих. Кондуктор прошёл вдоль вагонов, повторяя: «Пассажиры, выходите! Пассажиры, выходите!…»
Филеас Фогг посмотрел на Фрэнсиса Кромарти, который, казалось, не понимал, чем объясняется неожиданная остановка на опушке леса, среди тамариндовых деревьев и финиковых пальм.
Паспарту, не менее удивлённый, выскочил из вагона, но тотчас же вернулся, крича:
– Железная дорога кончилась, сударь!
– Что вы хотите этим сказать? – спросил сэр Фрэнсис Кромарти.
– Я хочу сказать, что поезд дальше не пойдёт.
Бригадный генерал тотчас же вышел из вагона. Филеас Фогг не спеша последовал за ним. Оба направились к кондуктору.
– Где мы находимся? – спросил сэр Фрэнсис Кромарти.
– В посёлке Кольби, – ответил кондуктор.
– Мы здесь останавливаемся?
– Разумеется. Железная дорога не достроена…
– Как? Не достроена?!
– Нет! Остаётся ещё проложить отрезок пути миль в пятьдесят до Аллахабада, откуда линия продолжается дальше.
– Но ведь газеты объявили, что дорога полностью открыта!
– Что делать, господин генерал, газеты ошиблись.
– А вы продаёте билеты от Бомбея до Калькутты! – продолжал сэр Фрэнсис Кромарти, который начал горячиться.
– Верно, – ответил кондуктор, – но пассажиры знают, что от Кольби до Аллахабада им надо добираться собственными средствами.
Сэр Фрэнсис Кромарти был взбешён. Паспарту охотно уложил бы на месте ни в чём не повинного кондуктора. Он не решался взглянуть на своего господина.
– Сэр Фрэнсис, – спокойно сказал мистер Фогг, – если вам угодно, мы поищем какой-нибудь способ добраться до Аллахабада.
– Мистер Фогг, эта задержка разрушает ваши планы?
– Нет, сэр Фрэнсис, она предусмотрена.
– Как! Вы знали, что дорога…
– Отнюдь нет. Но я знал, что какое-нибудь препятствие рано или поздно встретится на моём пути. Ничего не потеряно. У меня в запасе два дня. Пароход из Калькутты в Гонконг уходит двадцать пятого в полдень. Сегодня только двадцать второе. Мы будем в Калькутте вовремя.
Что можно было возразить, выслушав столь уверенный ответ?
Работы по сооружению железной дороги действительно были прерваны в этом месте. Газеты, подобно часам, которые спешат, преждевременно сообщили об открытии линии. Большинство пассажиров знало об этом перерыве в железнодорожном пути. Сойдя с поезда, они быстро завладели всеми средствами передвижения, какими только располагал посёлок. Четырехколесные телеги – пальки-гари, тележки, запряжённые зебу (местная порода быков), дорожные повозки, похожие на передвижные пагоды, паланкины, пони – все было разобрано. Мистер Фогг и сэр Фрэнсис Кромарти, обыскав весь посёлок, вернулись ни с чем.
– Я пойду пешком, – сказал Филеас Фогг.
Паспарту, который в это время подошёл к мистеру Фоггу, состроил выразительную гримасу, посмотрев на свои великолепные, но мало пригодные для ходьбы туфли. К счастью, он также ходил на разведку, и теперь, несколько замявшись, объявил о своём открытии:
– Сударь, я, кажется, нашёл средство передвижения.
– Какое?
– Слона! У индуса, который живёт шагах в ста отсюда, есть слон.
– Ну что ж, пойдём посмотрим слона, – ответил мистер Фогг.
Пять минут спустя Филеас Фогг, сэр Фрэнсис Кромарти и Паспарту подошли к хижине, рядом с которой имелся загон, огороженный высоким частоколом. В хижине жил индус, в загоне – слон. По их просьбе индус ввёл мистера Фогга и обоих его спутников в загон.
Там они увидели почти ручное животное, которое хозяин тренировал как боевого слона, а не как вьючное животное. С этой целью он старался изменить мягкий от природы характер слона и довести его до состояния бешенства, называемого по-индийски «муч». Это достигается тем, что в продолжение трех месяцев слона кормят сахаром и маслом. Такой режим, казалось бы, не может дать ожидаемого результата, но тем не менее он с успехом применяется дрессировщиками слонов. К счастью для мистера Фогга, слона лишь недавно начали подвергать подобной диете, и «муч» не давал ещё себя чувствовать.
Киуни, так звали слона, как и все его сородичи, обладал способностью быстро и долго ходить; за неимением другого верхового животного Филеас Фогг решил воспользоваться слоном.
Но слоны в Индии дороги, ибо их с каждым годом становится всё меньше. Самцы, которые одни только годны для цирковых состязаний, считаются большой редкостью. Эти животные, будучи в неволе, далеко не всегда дают потомство, так что их можно раздобыть только охотой. Поэтому слонов в Индии тщательно оберегают, и когда мистер Фогг попросил индуса уступить ему напрокат слона, тот наотрез отказался.
Фогг настаивал и предложил необычайную цену: десять фунтов стерлингов в час. Отказ. Двадцать фунтов? Опять отказ! Сорок фунтов? Снова отказ! Паспарту подпрыгивал при каждой надбавке, но индус не сдавался.
Цена была очень хорошей. Если считать, что слон потратит пятнадцать часов, чтобы дойти до Аллахабада, то он принесёт своему хозяину сумму в шестьсот фунтов стерлингов.
Филеас Фогг, нисколько не горячась, предложил индусу продать слона и назвал для начала сумму в тысячу фунтов.
Индус не хотел продавать! Вероятно, плут предвкушал хорошую наживу.
Сэр Фрэнсис Кромарти отозвал мистера Фогга в сторону и посоветовал ему хорошенько подумать, прежде чем набавлять цену. Филеас Фогг ответил своему спутнику, что не имеет привычки действовать необдуманно, что в конечном счёте дело идёт о пари в двадцать тысяч фунтов, что слон ему необходим и что он приобретёт его, даже если ему придётся заплатить в двадцать раз больше, чем тот стоит.
Мистер Фогг вернулся к индусу, чьи маленькие, горевшие жадностью глаза ясно показывали, что дело только, в цене. Филеас Фогг предложил ему тысячу двести фунтов, затем полторы тысячи, потом тысячу восемьсот, наконец две тысячи. Паспарту, обычно такой румяный, был бледен от волнения.
На двух тысячах индус сдался.
