Мастера Тайного Учения дают этот текст, как и многие другие, своим ученикам как предмет для медитации. Их загадочный характер постепенно слабеет и исчезает в ходе длительных медитаций, и они начинают видеть, насколько ярко освещен их путь паломника, упорно идущего через относительный мир, к самым дальним концепциям своего сознания: мир Действительности, мир Пустоты.
Здесь естественно возникает вопрос Нирваны, поскольку Нирвана, согласно общему мнению буддистов, есть противоположность мира непостоянства: мира самсары.
Это мнение исследовалось и обсуждалось в изустном Тайном Учении. Там сказано, что в этом учении отвергается идея относительно «я» и «другого», занимающих отдельные, различные места в пространстве.
Нам говорят, что Нирвана и самсара не есть два различных объекта, но это один и тот же объект, рассматриваемый с различных точек зрения двумя зрителями, чья степень точности ментального видения значительно разнится. Неосведомленный человек, чей «ментальный глаз покрыт толстым слоем пыли» [247], видит болезненный круг последовательных смертей и рождений со всем, что это подразумевает в виде неприятностей и страданий. Мудрец, чей «ментальный глаз был освобожден от любой пыли», которая могла заслонить его проницательный взор, посредством лхаг тонг (трансцендентное озарение), может рассмотреть Нирвану.
Пробуждение от сна, в который мы вовлечены и в котором мы продолжаем жить, даже более или менее четко понимая, что мы спим, поведет ли нас это пробуждение к другому миру? Не будет ли это скорее состоять из восприятия нижележащей реальности в том мире, в котором мы находимся? Не должны ли мы поэтому понимать, что Нирвана и самсара, так же как реальность и относительность, — всего лишь сны, созданные нашим сознанием, приписывающим их к непостижимому?
Об этом говорится в великой работе Нагарджуны — Праджняпарамите, когда он писал о Пустоте, этом синониме реальности:
«Форма — Пустота, а Пустота — форма. Пустота — не что иное, как форма, а форма — не что иное, как Пустота. Вне Пустоты нет никакой формы, и вне формы нет никакой Пустоты».
То же самое утверждение высказано относительно других элементов, составляющих человека: восприятие, ощущения, ментальную деятельность, сознание. И то же самое снова было повторено относительно всех моментов буддистской Доктрины о самом Будде, обо всем. Все, что мы называем «Собой», обстановку из вещей и явлений, которые составляют нашу окружающую среду, физический или психический «мир», все это является Пустотой, а Пустота — все это. Вне этого нет никакой Пустоты, и вне Пустоты нет ничего из того, что существует.
Таким образом, мир относительности — это не ограниченная сфера, отделенная прочной границей от реального мира. Не существует никакой демаркационной линии, все глубоко проникает во все.
Мир относительности — Пустота-Реальность, а Пустота-Реальность — относительный мир. Вне этого последнего мира нет никакой Пустоты-Реальности, а вне Пустоты-Реальности нет никакого относительного мира.
Может ли ученик на этом этапе решить, что он достиг Истины? Остановится ли он на этом? Его Мастер настоятельно отговорит его от этого. Если он остановится, он всего лишь ударится в препятствие, которое остановит его. Верить, что некто что-то знает, — величайшее из препятствий на пути к знанию. Попытка воображать, что некто обладает абсолютной уверенностью, порождает фатальный ментальный застой.
Согласно Тайному Учению, следует стремиться познать все, что возможно узнать, никогда не останавливаться на пути к исследованию, который устремляется бесконечно далеко, ложась под ногами исследователя.
Ученик может быть изумлен, увидев, что идеи, которые он считал прочными и устоявшимися, сначала колеблются, а затем и рушатся вокруг него, так что мастер предложит ему видеть во всем только иллюзию и скажет, что это тоже может быть иллюзией, которую следует отбросить, проходя мимо. Он охотно закончит свои уроки словами: «Я никогда не собирался научить тебя чему-то, я только подталкивал тебя думать, сомневаться, искать».
* * *
Не думайте, что полностью изложила вам предмет Изустного Учения, которое называется тайным и передается мастерами, принадлежащими к различным философским школам Тибета. Для этого следовало бы изложить многочисленные оригинальные интерпретации теорий, созданных теологами хинаяны и махаяны. Я ограничилась лишь описанием основных линий этого Учения и духа, который наполняет его. Я не могу судить, насколько мне удалось преуспеть в этом, до какой степени мне удалось дать вам достаточно ясное понимание предмета, — об этом могут судить только мои читатели.
В любом случае мне кажется правильным закончить декларацией, которой обычно восточные авторы завершают изложение доктрины.
Если мои читатели найдут в написанном неясности и ошибки, это моя ошибка, потому что это я не сумела выразить как следует Учение, которое было мне сообщено.
Согласно древней традиции, король Сронг бстан Гампо (V век), самый известный из королей Тибета, объяснил группе избранных слушателей глубокий смысл доктрины Пустоты.
Он сказал:
«Хотя Будда категорически заявил, что он изложил все Учение, ничего не скрывая и не утаивая никакую его часть, сформировать тайный его раздел, различные уровни интеллекта его слушателей и даже, более того, различные степени понимания тех, кто был после Него, продолжал распространять Его Учение, обязательно вызывали разногласия среди тех, кто утверждает, что был Его учеником. Ни один из них не думал об отклонении от фундаментальных принципов Учения Мастера: происходили отклонения большей или меньшей важности, совершаемые тем или другим из них, вследствие того, что они несколько по-разному понимали эти фундаментальные принципы. Таким образом, случилось так, что некие события и более глубокий способ понимания фундаментальных данных исходного учения привели к возникновению ряда доктрин, которые считают недоступными для развивающихся умов и которые мастера, обладающие ключом к ним, сочли необходимым преподавать только тем ученикам, которые будут способны воспринять их[248].
Сронг бстан Гампо описывается как умный и смелый руководитель. Будучи королем Лхасы, он показал себя достаточно могучим, чтобы вызвать благоговение у китайского императора Тай Цуна и вынудить его, несмотря на отвращение, которое последний чувствовал от мысли о родстве с «варваром», послать ему в жены одну из своих дочерей, принцессу Вен Чен[249].
