– сбрасывай, а кто собственникам машин платить денежки будет? Тогда лейтенант коротко и ясно, что не всякий интеллигент поймет, повторил задачу, Нефертити усвоил, с ходу рванул и расчистил стоянку от машин. Потом много шуму было, Нефертити даже похудел, пока не наступил полный хеппи-энд: полковник отбил и лейтенанта и Нефертити – Госстрах оплатил.
Теперь про нашу тридцатиметровку. Вот публика думает, что раз от земли до девятого этажа как раз тридцать метров, то лестница до него и достанет. А где, спрашивается, геометрия, Эвклид и Лобачевский? Училась публика в школе или она на уроках в морской бой играла? Лестницу-то не установишь вертикально, а максимум под углом 75 градусов, то есть от силы на высоту восьмого этажа. Вот в столице, говорят, есть шестидесятидвухметровка, такая, как в картине «Безумный, безумный и еще раз безумный мир» – помните, она вращалась, и люди с нее слетали, очень смешная ситуация для зрителя, уплатившего полтинник. Так будь у нас та лестница или хотя бы пятидесятиметровка, а она через пятнадцать минут приехала, мы бы с ходу поснимали кучу народу.
Прошу прощения за уход в сторону, продолжаю про Потапенко. У Ивана, может, крупные нелады с юмором, но зато дело свое он знает лучше любого профессора: в одну минуту привел в устойчивое рабочее положение лестницу и за полминуты запустил колена к небу, откуда я вынес на свежий воздух одну красивую даму.
Слева, в трех метрах, кричал из окна мужчина, фамилию но спросил, документов не смотрел; ору в переговорное устройство Потапенко – двигай меня к этому товарищу, а Потапенко руками машет – запрещено по наставлению маневрировать лестницей с находящимися на ней людьми, ибо люди, в данном случае я, могут невзначай сорваться и откинуть сандалии; я ему несколько слов, он сманеврировал, и я принял этого мужчину, которого уже хорошо припекло… Дальше было однообразно и для вас, Ольга Николаевна, скучно: маневрировали, снимали людей, лезли в помещения и прочее. Не скучно?.. Помню, из одного окна дым столбом, штора свисает, а на шторе, как груша, девчонка лет шестнадцати, черная, что негритянка, из последних сил держится. Я ее подхватил, поставил на лестницу, а она: «Это я вам звонила, я Валя! Чего уставился? Люди там, в соседнем зале!» Я-то уставился на нее потому, что волосы у нее обгорели, но молчу, киваю, работаю стволом в окно, включаюсь в КИП и лезу в помещение. «По дыму» работать – последнее дело, нужно очаг горения найти, а как его найдешь, если ни черта не видно? Пробираюсь в коридор – мама родная, лучше бы я с тобой дома сидел и смотрел телевизор! С фонарем в шаге ничего не видно – дым да огонь, и с какой стороны тот зал – спросить забыл. Зачернил стену, пол – это у нас так говорят, значит стволом прошелся, водой смочил, шаг-другой, вижу дверь. Толкаю – закрыта, стучусь – молчат; значит, мне в другую сторону, что ли? А вдруг не слышат? Ковырнул ломиком, выбил дверь, влетаю, закрываю за собой, чтоб дым не впустить – а у двух окон расположился, ждет меня не дождется целый коллектив художественной самодеятельности: шесть или, не помню, семь девочек в сарафанчиках с лентами и молодой удалец в красных сапогах, волосы льняные – Лель из сказки! Я их хвалю, что дверь не открывали и дыму не напустили, ломиком осторожно вырываю оконную раму и ору во все легкие, чтобы мне лестницу побыстрей подали. Подают, прикалываю Валиным подружкам и Лелю готовиться к спуску, девочек выстраиваю – и тут мой удалец прыг на подоконник! Я его за шиворот: женщин вперед! А он в крик, он – солист, он
– фигура! Пришлось эту фигуру силой сдернуть с подоконника и кое-что ей объяснить – коротко, но вразумительно. Я потом его в эстрадном концерте видел, хорош, сукин сын, лихо отплясывал, девчонки обмирали… Ну, спустил я на лестницу девочек, потом удальца, а там, внизу, их в одеяла закутали, и больше я с лестницы не работал, пошел в КИПе по коридору лейтенанта искать, очень по нему соскучился…
Рассказ бывшего лейтенанта, а ныне капитана Гулина, записанный с его слов Ольгой.
– Ты у нас своя, с тобой можно без экивоков: поначалу я малость струхнул. Ну, не в том смысле, что за себя боялся, а потому, что такого пожара никогда не видел и как тушить его, пока что имел весьма слабое представление. Первое впечатление: не потушить нам его, «отстоим» Дворец до самого фундамента. Дымовая труба – твой Дворец, по лифтовому хозяйству и лестничным клеткам дым с воем идет, а за ним огонь, в считанные минуты получается типичный ад. Вот почему мы их так не любим – высотки.
У меня хватило ума понять, что силами одного караула помешать распространению огня я не смогу, а раз так, до прибытия главных сил моя задача: объявить пожару номер 5, спасать людей и произвести глубокую разведку. Послал Колю Лаврова на козырек, Ивана Потапенко с Володей Никулькиным на правое крыло, часть людей – прокладывать рукавные линии и обеспечивать воду, а семерых газодымозащитников и связного Гришу повел через центральный вход в разведку. Так что пошли мы не с голыми руками, наше оружие – стволы были с нами, да еще ломики и топоры, без них в пожаре делать нечего. На первых четырех этажах людей уже не было – выбежали, а пятый – ловушка! Не знаю, сбежал ли кто с пятого вниз, потому что весь лифтовой холл, куда выходят оба коридора – в сплошном огне: обшивка лифтов и холла, покрытие полов – синтетика, все горело синим пламенем; как потом узнали, на левой и правой лестничных клетках было практически то же самое. Помял ногой рукава – полные, есть вода, не подвели мои орлы! Дали мы из двух стволов, зачернили по-быстрому и разделились: я с тремя направо, Дед с тремя налево. Что Дед там делал – пусть сам тебе доложит, но ситуация у нас была похожая, вплоть до деталей: пейзаж из кошмарного сна. Даже не огонь в коридоре, а круговерть, будто он, коридор, круглый, как туннель в метро, и пламя охватило его круговое – с черным дымом внутри. Это вот почему получилось: стены в синтетических финских обоях, потолки подвесные декоративные – из пластика, полы лаком покрыты, дорожками – тоже хорошо горит вся эта дрянь, и дым от нее не такой, как от дерева, а ядовитый, без КИПа в таком дыму три вдоха сделаешь – и отключился… Вот палас у тебя под ногами… Знаешь, сколько ядовитых газов он дает при сгорании? Около сотни, и от каждого можно запросто убраться из этого мира. Ну, думаю, берегись четвертый этаж, на пятый я водички жалеть не буду…
Теперь тебе важно понять, почему я из всех своих сорвиголов больше всего лелею и холю именно газодымозащитников. Не один я – все мы, кто на боевой работе. Вот поинтересуйся у Деда, кого он брал в свое отделение: сказать смелых – мало, смекалистых – не только, сильных – недостаточно! Все эти качества, да еще вдвойне – это и будет газодымозащитник. Полковник своих дежурных по городу гвардией называет, да я теперь и сам дежурный, но лучше бы он гвардией называл не нас, а газодымозащитников. Они – разведка, они всегда первыми в огонь лезут и последними из него выходят… если их не выносят. Ты Деда про подвалы расспроси, про пожар на Демьяновских складах; таких, как Дед, нынче днем с фонарем не найдешь, хотя из молодых хорош этот прохвост Уленшпигель. Шкуру ему спущу! Вчера только сел за обед, звонок, жена трубку снимает, в лице меняется: Никулькин звонит, горит!», я за трубку
