Когда лодка достигла в длину черты, которую мы провели на земле, она, по сути дела, была готова и представляла собой вполне симметричную конструкцию, кроме кормы, где папирус торчал, как прутья в метле; при желании ее можно было бы наращивать до бесконечности. Проблему с кормой Умар и Мусса решили простейшим способом. Взяли нож подлинней и отсекли все лишнее, как обрезают горбушку у колбасы. После чего папирусная лодка с загнутым вверх острым носом и широкой обрубленной кормой была готова к спуску на воду. Строители управились с работой в один день.
- Кадай, - улыбнулся Мусса и погладил готовое изделие своих рук.
Так будума называют лодку, которая с незапамятных времен составляет как бы основу их жизни, неразрывно связанной с озером. Никто не знает, когда и у кого они научились ее строить. Может быть, сами додумались. А может быть, их далекие предки пришли караванными тропами из долины Нила. Так или иначе на Чаде древняя конструкция сохранилась всюду, где только есть папирус, даже в тех частях озера, которые принадлежат республикам Нигер и Нигерия. Традиционные приемы строительства везде одни и те же, и везде лодка выглядит одинаково, разница может быть только в длине и ширине.
В просвете среди папируса, где мы спустили на воду нашу лодку цвета зеленой травы, были также причалены к берегу четыре долбленки из могучих стволов, очевидно, принесенных из леса рекой Шари во время паводка. Мы воспользовались ими, как мостками, проходя к своей кадай. Умар презрительным жестом выразил свое отношение к неустойчивым долбленкам, похожим на длинные полузатопленные корыта. Дескать, канембу не будума, не умеют вязать кадай...
Я уже приготовился прыгнуть на нашу кадай, которая лежала на воде кривым зеленым огурцом, когда увидел Абдуллу. Это была моя первая встреча с ним. В самую нужную минуту он явился вдруг, как дух из лампы Аладдина.
- Бонжур, мсье, - поздоровался он. - Меня зовут Абдулла, я говорю по-французски и по-арабски. Вам не нужен переводчик?
Конечно, нужен! Разве я без перевода узнаю что-нибудь толком от Умара и Муссы, когда мы выйдем втроем на озеро на нашем плодоовощном изделии?
Завернутый в длинную белую тогу, с осанкой Цезаря, Абдулла держался очень деликатно. Голова у него была так же гладко выбрита, как у Умара и Муссы, лицо - чернее ночи, со лба на нос спускался длинный шрам. Впрочем, этот знак племенной принадлежности производил скорее приятное, чем отталкивающее впечатление. Добавьте живые умные глаза, постоянно изогнутые в искренней улыбке губы и ровный ряд белых зубов, которые то и дело обнажались в радостном смехе. Сразу видно неподдельного сына природы, внимательного помощника и веселого товарища. Абдулла Джибрин уже достал откуда-то два грубо обтесанных двойных весла и подал мне одно из них.
Под жужжание кинокамеры, увековечивающей итог эксперимента, мы один за другим заняли места на узкой папирусной лодке. И нечаянно оказались свидетелями интересной картины.
Был базарный день, и в Бол из пустыни и с островов собрались тысячи людей в колоритных нарядах. На рыночной площади кипела жизнь, не видно земли от женщин, мужчин и детей, которые проталкивались мимо друг друга, неся на голове кувшины, подносы и корзины с пряностями, соломой, шкурами, орехами, сушеными кореньями, местными злаками. Лица в шрамах, обнаженные груди, голосящие младенцы... Глаза - умные, угрюмые, кокетливые... К благоуханию пряностей примешивался запах навоза, сушеной рыбы, козьей шерсти, пота, кислого молока. Солнце нещадно пекло, жужжали полчища мух, но их заглушали кричащие, бормочущие, тараторящие люди, которые яростно торговались на трех различных языках под мычание, рев и блеяние сотен коров и тысяч ослов, коз и верблюдов, и громче всего звучали мерные удары кувалд по звонкому металлу там, где кузнецы ковали наконечники для копей и кинжалы.
И вот от этого муравейника отделилась группа черных фигур, которые криком и палками погнали к озеру стадо коров с большущими кривыми рогами. Подойдя к воде, они разделись и поплыли следом за своим скотом, пристроив узелок с одеждой на голове. Похоже, что среди местных жителей многие в отличие от европейцев невосприимчивы к шистозоме. Многие, но не все. И для здешних эта болезнь, превращающая человека в развалину, настоящий бич.
Пастухи плыли на остроконечных поплавках, одни из которых были сделаны из дерева, напоминающего бальсу, другие связаны из папируса, в точности как одноместные лодочки из камыша, знакомые мне по Перу и острову Пасхи. Они быстро удалялись от берега, уже только и видно торчащие рядом с носом поплавка черные головы с узлами на макушке, а впереди - рой рогов, плывущих к длинному острову вдалеке. Абдулла объяснил, что эти будума купили скот на базаре и теперь перегоняют его на свой остров. Белый песчаный пляж и пальмы дум свидетельствовали, что остров не плавучий. Зато с другого конца в пролив как раз входили два папирусных островка с развевающимися цветками.
Тем временем мы сами отчалили и пошли на веслах вдоль берега. Через Абдуллу мы узнали от Умара, что многие семьи будума живут на плавучих островах. Умар и Мусса сами родились на таком острове, причем Мусса и сейчас там живет, а в Бол приехал продать рыбу. Озеро богато рыбой, самая крупная больше человека. Есть также крокодилы и бегемоты, правда, их теперь мало осталось.
Коровы и прочий скот вместе со своими хозяевами странствуют на плавучих островах по всему озеру, и нередко таможенники Нигерии становятся в тупик, когда из Республики Чад, не покидая родной земли, прибывает какая-нибудь семья будума со своими коровами и другим имуществом. С пастбища на пастбище скот обычно перегоняют вплавь, но на рыбную ловлю и в далекие путешествия будума выходят на папирусных лодках. Мы уже слышали в Боле, что иногда из папируса вяжут лодки, способные взять и 40 тонн груза, и больше. По словам Муссы, он однажды помогал строить кадай, на которой перевезли через озеро восемьдесят голов скота. А еще была кадай, так на ней поместилось сразу двести человек.
Как ни неправдоподобно звучали все эти рассказы о грузоподъемности кадай, я готов был поверить в них, очутившись сам вместе с Муссой, Умаром и Абдуллой в наскоро связанной по моей просьбе лодчонке. Совсем узкая, хоть верхом садись, она тем не менее не прогибалась у нас под ногами и шла очень устойчиво, с осадкой не больше, чем у резиновой надувной лодки. Издали такая голубая, вода была отнюдь не прозрачной вблизи, и я бы не хотел шлепнуться в этот шистозомный суп. Тем более что возле зарослей папируса было легче всего заразиться, ведь личинка выходит из тела улитки, живущей на стеблях. А тут Умару и Муссе зачем-то понадобилось поменяться местами. Они протиснулись мимо Абдуллы и меня, придерживая нас руками, чтобы не столкнуть за борт, и лодка хоть бы качнулась.
