Рене де Баржи - В стране минувшего

Проток кончался, и нужно было повернуть назад, чтоб ехать дальше.

Физиономия негра вытянулась.

Беран, смеясь, ему сказал:

— Вот видишь, Мадемба, я был прав, когда говорил тебе, что лучше дальнейший путь отложить до завтра. Но это не важно. Мы здесь остановимся и проведем ночь. Право, здесь нам будет очень хорошо, и никто нас не потревожит в этой дыре.

Мадемба, не говоря ни слова, поставил лодку вдоль скалы, привязал к густой чаще кустарника и пошел распаковывать ящик с провизией. Обед был скоро изготовлен и съеден.

Но ночь еще не наступала.

Серые сумерки медлили над скалами, и беловатый свет их скупо проникал в пристанище путешественников. А кругом была все та же давящая, жуткая тишина. Всякая жизнь, казалось, ушла из этих унылых, отталкивающих мест.

В этот час не было даже насекомых.

Берану еще не хотелось спать, и он осматривал котловину, исследовал строение гранита и пытался распознать породу кустов, растущих в расщелинах скал.

И вдруг он вскрикнул от изумления, а его палец указывал место на голом камне, где был обозначен большой красный крест. Латинский крест был грубо намазан красной краской.

— А, — воскликнул молодой человек, — экспедиция, несомненно, проходила здесь. Она тоже, конечно, останавливалась в этом месте. Они захотели, очевидно, оставить здесь знак своего пути.

Мадемба, вытаращив глаза, смотрел на красный крест и казался повеселевшим от этого открытия.

Беран и сам был рад.

— А мне и в голову не приходило до сих пор, что ученые могли отмечать подобными значками свой путь. Это так просто, это могло значительно облегчить им обратный путь. Надо думать, что есть и другие такие знаки. Мы не обращали внимания до нынешнего вечера, и это досадно. Отныне помни об этом, Мадемба. Мы попробуем отыскать следы экспедиции и, таким образом, неминуемо придем на то место, где она исчезла.

Мадемба, широко улыбаясь, ответил:

— Мессиэ, ты не говори Мадемба. Но Мадемба всегда замечать дорогу…

— Что ты говоришь? — не понял Леон. — Замечать дорогу?

И негр объяснил, что, выехав из Инонго, он от времени до времени отмечал дорогу видимыми значками, главным образом, в местах, трудно проходимых и сбивчивых.

— Неужели? — удивился Беран. — Что ж ты делал, чтоб отметить дорогу?

Ответ Мадембы заключался о том, что он показал лоскут красной материи, который вытащил со дна лодки.

Это была старая люстриновая занавеска, разорванная на куски; негр нарезал из нее тонкие полоски, которые он привязывал там и тут к деревьям, к кустам на болотах, выбирая более заметные места.

Леон Беран, смеясь, пожал плечами.

— Ты что ж, боишься запутаться на обратном пути?

Тот важно ответил:

— Нет, не для этого, господин. Но если бы лодка пропала, другие найти скоро!

— Какие другие? — спросил удивленно Беран.

— Мессиэ комендант. Мадемба думать, как это лучше.

Негр простодушно объяснил, что, по его мнению, так будет лучше обозначать их путь на тот случай, если администратор Райнар пойдет на поиски Берана.

По этому признанию Беран мог догадаться о тревожных предчувствиях своего спутника.

Итак, Мадемба боялся, что и эта экспедиция кончится плохо? Без сомнения, он думал, что и их судьба будет такой же, как и судьба ученых. И, несмотря на это беспокойство, негр все же согласился сопровождать исследователя.

Беран был сильно удивлен таким открытием; ему хотелось продолжать свои расспросы. Но Мадемба, несомненно усталый, уже улегся спать, и Беран решил его не тревожить. А сам он, свернув сигаретку, высек огонь и зажег табак.

Красный свет небольшого пламени пронизал белесоватый сумрак, наполнявший бухту.

Небрежно усевшись в передней части лодки у самого края, Леон мечтал, машинально уставившись в воду глазами.

Вдруг он сильно вздрогнул.

Доносился странный шум.

В то же время по поверхности воды, слабо освещенной, двигалась громадная, темная тень, как бы тень гигантской птицы.

Он поднял глаза… Крик изумления замер у него в горле, но он остался неподвижным, окаменелым. Громадная птица действительно поднялась с крутого скалистого обрыва. Описывая в воздухе правильные круги, она спускалась к воде. Ее широко распростертые крылья поднимались и опускались равномерно, медленно, почти бесшумно.

По мере ее приближения Беран мог лучше рассмотреть ее странную форму.

И вдруг он отпрянул на дно лодки, прошептав голосом, изменившимся от испуга и удивления:

— Птерозавр…

Восклицание Берана выявило его сильное волнение, даже нечто большее, нечто похожее на страх.

Если такой человек, как Беран, спокойный, смелый, часто безрассудный, хладнокровный при самых угрожающих обстоятельствах, мог испытать страх, то это было бы ненормально.

И тем не менее это случилось.

Но то, что породило этот страх, было также необычайно, неслыханно, способно было довести до безумия.

Слово, вырвавшееся вдруг у исследователя, объясняло все.

— Птерозавр… — произнес он в возбуждении.

Не будучи палеонтологом, Беран знал приблизительно, что птерозавр — животное, исчезнувшее многие сотни веков тому назад.

Его находят в ископаемом виде, в отложениях мезозойской эпохи. Птерозавры принадлежали к разряду пресмыкающихся, но эти пресмыкающиеся были совсем особого рода. Известны их довольно многочисленные разновидности, из них наиболее знаковая та, которую составляют птеродактили. Одновременно птица, ящерица, хищник, это животное поистине представляло собой кошмарную фигуру. То, которое рассматривал теперь с невыразимым волнением Беран, представлялось очень крупным хищником. Его величина казалась особенно большой благодаря чрезвычайно широким крыльям. Его туловище в отношении к другим частям было средней величины, оканчивалось оно коротким хвостом. Но что казалось особенно поразительным, это его клюв, длинный и острый; он был широко открыт и вооружен крупными зубами.

Клюв, снабженный челюстями и зубами; какое неправдоподобие, граничащее с безумием!

Но это еще не все.

К крыльям были приспособлены очень широкие перепонки, как у вампира. Как у летучей мыши, передние члены оканчивались кистью руки. И эта рука с развитыми пальцами представлялась крайне своеобразной. Мизинец был изумительной длины, чрезмерной, невероятной.

И это туловище, крылья, продолговатая и крупная голова, крепкая длинная шея были покрыты не перьями, а скорее пухом, более похожим на шерсть. Темно-серые отвратительные птицы эти летали при помощи легкого движения своих крыльев, на которых были заметны перепонки, как на лягушачьих лапах.