— Поеду за пролив ка заработки, — вечером решительно заявил семье Василий. — Пятьдесят долларов в месяц на всем готовом — слыханное ли дело! Это за год — шестьсот! А с деньгами будет видно, что делать.
Наталья тихо заплакала, уйдя в темный угол избы. Колька стоял с широко открытым ртом, отец Василия хмурился, дед неодобрительно покачивал головой.
Наутро отслужили в церкви молебен. Проводы устроили прямо во дворе Устюговых, Всю эту летнюю ночь не смолкали то буйные, то грустные песни. Одни гости смеялись, другие плакали, женщины, утешая, целовали Наталью, Лишь к заре все вокруг стихло, Отец благословил сына, помог ему надеть котомку.
И зашагал Василий в город.
Тревога за оставленную семью неотступно щемила сердце, но тревога эта заглушалась взволнованной радостью: уже через несколько дней его не будет среди опостылевших янки.
— Ничего, — вслух думал Василий, — вызволю и Наталью и Кольку из этого американского плена!
* * *
На палубе парусника «Гоулд биич»[1], идущего в Америку, «страну, где каждый парень может стать президентом», — стоял юноша. Ветер разметал волосы, завернул полу отцовского пиджака, брюки плотно облегли крепкие ноги. Казалось, юноша пристально всматривался в горизонт, но, кроме сказочных видений будущего, которые теснились перед его затуманенным взором, он не различал ничего.
— Мистер Ройс? — прервал его мечты чей-то голос.
Молодой норвежец изумленно оглянулся. Еще утром его называли просто Бентом, и вот — даже в таком виде — он уже мистер! Кровь бросилась в голову, потом отлила от нее и, как показалось ему, приятно согрела сердце.
— Мистер Ройс решил посетить Штаты? — глядя в список пассажиров, произнес стандартную фразу ревизор парусника.
— Я в Калифорнию, к дяде еду, — смущенно ответил юный мистер и спрятал за спину непомерно длинные руки.
Ревизор поставил в списке крестик, приложил два пальца к козырьку и скрылся в дощатой конюшне, наспех сколоченной на корме.
Помнится, Бент посмотрел тогда назад. Скалистые берега Норвегии исчезли. Судно шло открытым морем.
«Как давно это было! — вспоминает теперь Ройс день своего отплытия в Америку. — Минуло целых десять лет…»
Грустный, понурив голову, Ройс одиноко сидит на берегу студеного моря. На нем большие болотные сапоги, меховые брюки, куртка и шапка. Он возмужал, раздался в плечах, лицо заросло рыжей щетиной. «Двадцать девять лет парню, — думает он, — и опять бродить…» Разве за этим отправился он в заокеанские страны? А Марэн? Уже год, как он не получал от нее писем. Юность прошла в разлуке. В руке у Ройса фотография: на него смотрит полная девушка с задумчивыми глазами. На ней платье с белым передником школьницы.
Марэн обещала ждать его. В ту пору ей предстояло еще два года учиться в школе, и Бент был спокоен. Но теперь, когда промчалось столько лет, сомнения все чаще точили его сердце.
Ройсу удалось окончить среднюю школу, но учить сына дальше родители не смогли. Выручил дядя.
«Приезжай-ка, Бент, ко мне», — писал он, прилагая билет и вырезанные из иллюстрированных журналов «сториз» — рассказы о том, как простые парни стали миллионерами.
Дядя давно эмигрировал в Америку и теперь ежегодно вызывал к себе на ферму родственников и знакомых из Норвегии, которые затем годик — два «делали ему деньги», отрабатывая стоимость проезда… Бент Ройс оказался одним из них.
После трех лет жизни на ферме племянник сбежал от дяди и с тех пор уже успел загрузить углем несколько тысяч паровозов, постигнуть слесарное ремесло, побродяжить в долине Юкона, но удача в руки не давалась.
Последний раз Марэн писала, что ей уже двадцать шесть, что она теряет надежду на его возвращение, но будет ждать еще год.
Сегодня исполнился этот год.
Бент в поисках золота с утра до ночи копал землю, перемывал породу, однако счастье обходило его. Но не может же он вернуться с пустыми руками! Да и, наверно, Марэн только пугает, торопит, а ждать все равно будет, если даже он задержится здесь еще на год. Ведь жизнь велика, Разве можно все так скоро!
Золотя мелкую рябь полярного моря, на востоке сквозь мрачные тучи медленно, но настойчиво пробивалось солнце.
Бент взглянул на него, поднялся и направился в почтовую (контору. Он не ошибся: за время его отсутствия в городе Номе на Аляске для него накопились письма; ему подали три конверта.
Все три письма были из дому. Марэн молчала. Она, видно, твердо выдерживала обещанный год, Об этом намекала сыну и мать.
Бент читал письма, прислонившись к стене, чувствуя, как на него наваливается страшная усталость. Потом, тяжело ступая по скрипучим доскам тротуара, он угрюмо побрел к бару. В кармане еще позвякивало несколько монет.
* * *
В этот же час в отдельном кабинете шумного бара «Золотой пояс» кого-то нетерпеливо поджидал щуплый лысеющий брюнет во фраке. Он стоял спиной к накрытому на две персоны столу, выглядывая из-за шторы на улицу. Беспокойные руки нигде не могли найти себе места — ни в карманах брюк, ни за спиной.
На этот раз мистер Роузен ждал здесь не какую-нибудь шантанную певичку или своего секретаря — великолепную Элен. Свидание предстояло деловое. Мистеру Роузену не терпелось потолковать о многообещающем бизнесе в связи с созданием «Северо-Восточной сибирской компании по поискам золота на Чукотке»… Сколько было неудач! Куда только он ни обращался, чтобы получить концессию за Беринговым проливом: и в русское консульство в Сан-Франциско, и к приамурскому генерал-губернатору, и в министерство земледелия и государственных имуществ! Отказ, отказ, отказ всюду…
«Бесполезный ледник…» — вспомнил он, как отозвался о Чукотке один из его прежних компаньонов.
— Хотел бы я посмотреть на этого идиота, когда «ледник» начнет согревать меня долларами!
Уже немало лет Эдгар Роузен с компаньонами промышлял китов в дальневосточных водах торговал с туземцами на азиатском берегу. Но стать твердой ногой на земле за проливом ему не удавалось. Теперь же… Дверь кабинета распахнулась, и на пороге появилась массивная фигура в черном пальто с поднятым воротником, в надвинутой на лицо шляпе.
— О, мистер… — Роузен бросился навстречу, но вошедший движением руки остановил его.
— Не забывайте: я здесь инкогнито, никто не должен знать о нашей встрече на Аляске. Вы поняли меня? — Он оглядел комнату, устало снял пальто и шляпу, передал их, как лакею, Роузену и грузно опустился в кресло. — Приспустите пониже штору.
Роузен торопливо выполнил приказание и позвонил, глядя, как важный гость, далеко вытянув вперед ноги, белоснежным платком вытирал морщинистый лоб.
