Огромный длиннорукий Ройс протиснулся в толпу, достал из-за пазухи кисет с щепотью золотого песку: жестами пробовал выведать у одного из туземцев, есть ли у того золото. Чукча, ничего не понимая, поднял брови, слегка приоткрыл рот, недоуменно глядел на пришельца. К ним подходили другие, и Ройс спрятал кисет.
Двадцатилетнего Мартина Джонсона интересовало другое. Высмотрев своими зелеными глазами миловидную чукчанку, он протянул ей нитку цветных бус. Та не брала их.
Василий Устюгов оказался в этой первой партии единственным русским. Он стоял в стороне, зажав бороду в кулак, и о чем-то думал. На него никто не обращал внимания.
Как коршун, нацеливающийся на добычу, Олаф Эриксон — сухощавый, рослый, нос с горбинкой — вглядывался в туземцев. Все они черноволосы, с непокрытыми головами; смуглые лица, немного выдающиеся скулы, у некоторых — низкие переносья. Одежда молодежи нарядна: со вкусом подобраны цвета мехов, видны орнаменты, вышивки. Голенища замшевых сапожек у девушек, полы кухлянок, рукава расшиты выкрашенными в яркие цвета сухожилиями животных или составлены из кусочков пестрых шкур. Эриксон обратил внимание, что вся чукотская одежда сделана из сырья, добытого охотой или оленеводством. Было похоже, что среди льдов и тундры люди здесь жили независимо от других стран и народов. Он знал, что питались они мясом тюленей, моржей, китов, дичью, кореньями; что одежды шили из шкур, а при постройке жилищ использовали опять же шкуры и китовые ребра для каркаса.
Олаф Эриксон осмысливал новую для себя обстановку. Он относился к тем людям, которым необходимо вначале осмотреться, все продумать, а уж потом действовать по точно рассчитанному плану. Так он прожил свои двадцать пять лет.
Капитан «Морского волка», наоборот, всегда действовал быстро. Высадив золотоискателей, он сразу же приступил к торговле. В этом году он первым приплыл в Уэном и спешил воспользоваться своим преимуществом.
Как обычно, в больших и малых кожаных байдарах чукчи направились к борту шхуны. Они везли с собой шкурки песцов, лисиц и росомах, китовый ус, моржовые клыки, отличные модели парусников, изготовленные из кости, такие же ножи, брошки, мундштуки, шкуры белых медведей, нерпичью и оленью замшу — все добытое и изготовленное ими за целый год.
Прежде всего каждому хочется получить чай и табак, Трубка табаку и чашка крепкого чая кажутся здесь самым дорогим, о чем мечтает давно все поселение.
Торг в разгаре. Вот молодой чукча по имени Тымкар пытается приобрести ружье. Глаза его горят. Из кожаного мешка он торопливо достает пушистые шкурки песцов и укладывает стопой на палубу. Хозяин «Морского волка» — большой чернобородый янки — держит за ствол винчестер. Стопа должна быть равна высоте ружья. Но шкурок у юноши не хватает…
Он не просит их у односельчан. Не просит не потому, что ему могут отказать, нет! Просто он знает, что это невозможно: ведь тогда у других не будет ни чая, ни табака.
Покупка не состоялась. Песцы Тымкара пошли за котел, нож, бутылку виски, чай и табак.
А на берегу суетились проспекторы[2]. Но не успели еще они разбить палатки, как день стал быстро меркнуть: с севера надвинулись низкие тучи, заслонили солнце, окутали вершины прибрежных скал. Море тревожно зашумело, подул ветер. Мелкий июльский дождь заслонил очертания окрестностей.
Золотоискатели наскоро прикрыли брезентами свое имущество, оставили сторожа и разбрелись по ярангам туземцев.
Ройс дождался, когда ушли с берега Мартин и Олаф, и направился в дальний конец поселения, к одному из куполообразных шатров, обтянутых сверху шкурами. Тяжелые камни, привязанные к шкурам, свисали вокруг, почти касаясь земли: они натягивали кровлю на каркас из китовых ребер и плавника, обложенный снизу дерном.
Найдя отверстие, норвежец согнулся и перешагнул высокий порог. В полумраке безоконного свода блеснули чьи-то глаза и тут же исчезли в меховой палатке, установленной внутри шатра.
Ройс не мог различить окружающие предметы, но сырой запах ворвани, гниющих шкур и тухлого мяса сразу ударил ему в нос.
— Этти![3] — раздался где-то у самой земли, чуть ли не под его ногами, приветливый голос.
Ройс всмотрелся. Из-под шкуры меховой палатки выглядывала плешивая голова. И не успел еще незваный гость сообразить, что может означать это слово, как плешивый человек неожиданно громко закричал:
— Га! Га! Га! — и около головы появились руки; они тянулись за оленьим ребром, отчетливо выделявшимся на темной земле.
Норвежец отшатнулся, задел головой о свод шатра. От него шарахнулась собака, еще сильнее перепугав его.
Чукча сморщился в улыбке, неуклюже выполз из спального помещения, взял вещевой мешок пришельца, в который пыталась залезть собака, и втолкнул в полог.
Разутый, в одних Штанах из тюленьих шкур, перед Бентом Ройсом стоял костлявый старик с несколькими седыми волосками вместо бороды.
Рассмотрев гостя и послушав, как шумит по кровле порывистый дождь, хозяин произнес:
— Тагам! — опустившись на четвереньки, он подсунул голову под меховой занавес спального помещения и скрылся внутри.
Ройс последовал за ним. По шее, спине, ногам неприятно протащилась отсыревшая оленья шкура.
— Этти, — теперь произнесла это непонятное слово туземка. Спустив с одного плеча меховой комбинезон, она сидя кормила младенца и одновременно оленьим ребром поправляла фитиль из черного моха в каменной плошке, наполненной жиром. Над очагом висел чайник, покрытый толстым слоем копоти.
Стоя на коленях и едва не касаясь головой закопченного потолка, Ройс молча разглядывал кожаное жилище. Ему казалось, что он попал внутрь большого ящика, выложенного черной бумагой. Несколько оленьих шкур лежало в углу; неподалеку — котел, чашки; на перекладине под потолком сушилась одежда; там же лежала еще какая-то рухлядь; больше в пологе ничего не было.
Костлявый полуголый старик и молодая женщина тоже молча разглядывали длиннорукого человека с тяжелой челюстью и заросшим рыжей щетиной лицом.
Вскоре Ройс достал из-за пазухи кисет и протянул его старику. Чукча заерзал на месте, вытащил из кармана трубку, закашлялся, белки потухших глаз налились кровью. Но как его, так и пришельца постигло разочарование: понюхав щепоть золотого песку, Эттой нахмурил седые брови, еще сильнее забился в кашле и, обессилев, повалился на шкуру вниз лицом.
Ройс — уже второй раз за этот день — досадливо спрятал кисет обратно.
Семья Эттоя состояла из шести человек: старик со старухой, два сына, невестка да внук. Тымкар еще не вернулся с торга на шхуне, старший сын Унпенер на охоте.
