Но вот ресницы его дрогнули, рука взметнулась, и что-то черное, внезапно появившееся на воде, плеснулось, окрасилось кровью. Костяной наконечник копья-гарпуна насквозь пронзил шею тюленя и остался в ней. Тымкар потянул конец ремня, вытащил лоснящегося зверя — морда усатая, оловянные глаза выпучены — и привычным движением рук переломил, ему шейный позвонок. Конвульсии прекратились.
Заслышав возню, показался невдалеке любопытный морской заяц. Тымкар схватился за весло. Зверь юркнул под льдину. Через минуту его голова всплыла вновь, но уже в другом разводье. Байдаре туда не попасть. Юноша вылез на лед. Лахтак — дальше…
Прыгая со льдины на льдину, Тымкар начал преследовать зверя. Охотник крался, ложился на лед, выжидал, полз, менял позиции. Лахтак не подплывал, Наконец нетерпеливому охотнику надоело лежать за торосом, он быстро вскочил и наудачу метнул копье. Ледяной плот под ним колыхнулся, зачерпнул воду. Тымкар прыгнул на другую льдину, но нога не попала на ее середину, глыба едва не стала на ребро, охотник скользнул вниз… Раня руки, он хватался за острые грани, оставляя кровавые следы. Когда вылез, с кожаной одежды струйками стекала вода. Ничего, бывает. Снял с пояса закидушку, раскрутил ее над головой, бросил, не отпуская ременного конца. Деревянная болванка с острыми шипами зацепилась за соседний торос. Охотник подтянул к нему ледяной плот, на котором стоял, и перебрался на торос. Затем этой же закидушкой подтащил морского зайца вместе с копьем и, не без усилия, вытащил добычу на лед. Жирный усатый зверь лежал у его ног ластами вверх.
Тымкар осмотрелся. Байдара едва виднелась позади. Очертания разводий успели измениться, льдины переместились, перемычки исчезли… Еще беглый взгляд вокруг — и охотник начал вбивать копье в лед.
Багряный закат пламенел. В лиловых, перламутровых, зеленых разводьях, как в зеркале, отражались причудливые льдины. Пролив заполняли миражи, Берега были далеко. Надеясь в стороне найти перемычки и по ним выйти к байдарке, юноша уходил все дальше и дальше. Уже не стало видно лахтака, только копье с шапкой наверху слегка различалось вдали.
Все охотники из Уэнома давно возвратились.
Эттой и больная мать Тымкара, обеспокоенные, стояли на берегу, всматривались в пролив. К ним подходили другие чукчи и молча глядели туда же. Тымкара не было.
Вот-вот багряный закат пронзят сильные и яркие лучи и снова появится солнце.
В такую пору года подолгу не спит молодежь. Девушки и юноши надевают самые пестрые камлейки и на фоне зеленеющей тундры издали кажутся большими цветами… Тымкара среди них не было.
— Придет, — уверенно произнес Эттой, — сын молод, силен! — И он вместе со старухой поплелся в ярангу. Пора ко сну.
…Вот и солнце нового дня! По-иному заискрились льды, заалели разводья. Далеко-далеко в проливе темным косяком показался парус. Но слаб полуночный ветерок, медленно движется груженая байдара. Ровными движениями весла Тымкар ведет ее в замысловатом лабиринте «озер» и ледяных перемычек.
«Что лахтак? Что нерпы? — думает он про добычу. — Мясо съедим, шкуры износим… А ружье? Как возьмешь? Скоро на ярмарку — и опять с пустыми руками…»
Солнце начинает припекать. Клонит ко сну. Тымкар сильнее сжимает весло. Непослушные ресницы прикрывают глаза. Байдара ударяется о льдину. Юноша вздрагивает. И снова — ровные движения сильных рук, снова — разводья, перемычки…
«Кайпэ… Что скажу ей? Ох, отдаст старик дочь многооленному!»
Тауруквуна? Конечно, Тауруквуна — «стоящая». Тымкар знает это. По долгу и праву младшего брата Тымкар в течение полугода жил с ней, когда Унпенера унесло на льдине на остров святого Лаврентия и он считался погибшим. Но этой весной брат неожиданно вернулся. Тауруквуна… Брат не напрасно отрабатывал за нее два года в Энурмино. Но что она теперь? Чужая жена, брата жена, Унпенера. Плохо жить так в одной яранге…
Опять смыкаются веки, закрывают глаза.
«Отдельную ярангу для Кайпэ построю. Ох, хорошо, что я самый младший брат!»
Тымкар сидит на корме. Он то управляет веслом, то безвольно склоняет голову. Уже сутки, как он в море. Но мозг не спит. Беспорядочные мысли будоражат его.
Пойти к Омрыквуту помогающим? Отработать за Кайпэ? А мать, отец? Трудно Унпенеру одному прокормить семью…
Неестественно широко открыв глаза, юноша смотрит вперед. «Оленей пасти? Мне, морскому охотнику, стать пастухом? Нет! Я не только «тело имеющий»! Байдара есть, снасть, копье, гарпун — все есть. Будет Кайпэ моей!»
Не спуская почти обвисшего паруса, через узкие каналы сильными и резкими движениями весла ведет байдару Тымкар. Перед его мысленным взором — Кайпэ. «Возьму, — думает он о ней, взмахивая веслом, — отниму. — Отталкивается от ледяного берега. — Нет, добуду». — Байдара снова дергается вперед.
* * *
Да, всем людям свойственно мечтать. Без мечты какая же жизнь! Но далеко не каждый знает, как осуществить ее, как найти свое счастье. Не знал этого и Тымкар. К тому же он был нетерпелив. Даже короткое полярное лето показалось ему долгим. В ожидании поездки на ярмарку непромысловые дни он проводил с проспекторами, наблюдал непонятную жизнь этих людей.
— Зачем землю копаешь? — спросил он как-то Василия Устюгова.
Ройс и Джонсон посмотрели на него. Обычно Тымкар стоял около них молча.
— Ищем золото, — ответил Василий.
— О чем вы говорите? — вмешались Бент и Мартин, не знавшие русского языка.
— Спрашивает, зачем землю копаем.
Приятели переглянулись. Они не поняли и того, что ответил Василий.
— Вы, может быть, забыли, мистер Устьюгофф, что мы не понимаем этого азиатского языка? — Джонсон говорил по-английски.
Василий вогнал лопату в землю. Взгляд холодных серо-голубых глаз заставил Мартина неприятно поежиться.
— Азиатский, говоришь? А ты в Америке, что ли? Тут Россия, и язык тут российский. Буду я еще здесь лаять по-собачьи! Хватит. Налаялся досыта там, — он поглядел за пролив.
— Вы, я вижу, нездоровы сегодня.
— Не ссорьтесь, — примирительно бросил Бент Ройс. Теперь ничего не понимал Тымкар.
— Зо-ло-то — что такое?
— Бент, покажи ему. — Василий знал о содержимом кисета.
Юноша посмотрел, пощупал золотые песчинки.
— Однако, это вроде песок. Что станете делать?
«Как объяснить ему?» — па секунду задумался Устюгов.
— Зубы можно делать, браслеты, серьги.
— Зубы? — Тымкару стало смешно. — Ты, однако, болтаешь пустое…
— Может быть, вы, мистер Устьюгофф, полагаете, что я один должен за всех работать? — негодовал маленький Джонсон. Он широко расставил ноги, руки сложил на груди, не вытирая потного лица, измазанного грязью.
