Я собиралась остановиться у реки и пожить среди аборигенов, пока не подыщу работу и пристанище, но предсказатели судьбы из числа моих попутчиков в поезде уверяли, что это самоубийство. Все как один — запойные пьяницы; мужчины и женщины с потухшими глазами, с коричневыми каменными лицами, изрезанными морщинами; официанты в смокингах, поглощавшие не меньше спиртного, чем подносили клиентам, — все твердили, чтобы я думать об этом забыла. Чернокожие откровенно считались врагами. Грязными ленивыми животными. С подозрительным жаром мне постоянно рассказывали, как молоденькие белые девушки, ничего не подозревая, отправлялись вечером погулять по берегу реки Тодд, где их постигала участь куда страшнее смерти. Это была единственная тема, вызывавшая всеобщий интерес. Дома я слышала и другие истории, например как однажды утром в Алисе в сточной канаве нашли молодого черного парня, вымазанного с ног до головы белой краской. В любом городе, где жители обычно в глаза не видели аборигенов и тем более не разговаривали ни с одним из них, какой-нибудь прохожий способен долго, с невероятным презрением рассказывать, как аборигены выглядят, какие они ленивые и бестолковые. Это заслуга прежде всего прессы, так как на страницах газет, где почему-либо пишется об аборигенах, почти всегда фигурирует стандартный образ грязного пьянчуги из каменного века, живущего на пособие по безработице, но не меньше виновата и школа, где детям внушают, что аборигены похожи на обезьян особой породы, что у них нет своей культуры, своего правительства и, следовательно, права на существование в огромном высокоразвитом мире белых; так получается, что для большинства белых аборигены — бездомные бродяги, существа отсталые, примитивные и глупые.
Новичку в любом городе трудно отделить правду от вымысла, понять, кто «чистый», а кто «нечистый», где кончается страх и начинается мания преследования, но в Алис-Спрингсе определенно происходило что-то странное. Город казался лишенным души, возникшим на пустом месте и, может быть, именно поэтому не похожим ни на один другой. Неужели все здесь старались нагнать на меня страх только потому, что я, истая горожанка, вдруг очутилась в этой глуши? Или я оказалась… на территории, где правит Ку-клукс-клан? Мне уже случалось жить среди аборигенов, честно говоря, это были самые радостные, самые беззаботные дни в моей жизни. Конечно, я видела тяжелые попойки и даже одну настоящую драку, но ведь белые австралийцы тоже пьют и дерутся в любом пивном баре, на любой вечеринке. Если здешние «чернокожие» походят на тех, кого знала я, как могут белые до такой степени погрязнуть в страхе и ненависти? А если они чем-то отличаются от своих собратьев, то что же сделало их другими? Будь осмотрительна, шептал мне какой-то голос. Я чувствовала полускрытый запах насилия в этом городе и хотела найти безопасное убежище. У кроликов тоже есть инстинкт самосохранения.
Говорят, как аукнется, так и откликнется; наверное, это правда, потому что ни на кого из моих знакомых Алис-Спрингс не произвел такого тяжелого впечатления, как на меня. Вероятно, все дело в том, что мое знакомство с городом началось со сточных канав, и это несколько исказило перспективу. Считается, что достаточно трижды увидеть, как русло Тодд наполняется водой, и Алис навсегда останется твоей любовью. К концу второго года, когда я уже достаточно насмотрелась на капризы этой реки, я страстно ненавидела Алис-Спрингс, но чувствовала, что необъяснимым образом крепко-накрепко к нему привязана.
В Алис-Спрингсе живет четырнадцать тысяч человек, тысяча из них — аборигены. Большая часть белых — правительственные чиновники, разношерстная толпа неудачников и искателей приключений, ушедшие на покой скотоводы, стригали-сезонники, водители грузовиков и мелкие Дельцы, специализирующиеся на обирании американских, и японских туристов, а также своих соотечественников из крупных городов, которые добираются на автобусах до этого последнего оплота романтики в надежде принять Участие в необыкновенных приключениях и посмотреть на окружающую Алис-Спрингс пустыню. В городе три больших пивных бара, несколько мотелей, два третьесортных ресторана и несколько магазинов, где продают майки с надписью «Я поднялся на Эерс-Рок», бумеранги, изготовленные на Тайване, книги об Австралии и посудные полотенца, украшенные изображением благородных дикарей с копьями в руках на фоне заходящего солнца. Алис-Спрингс — пограничный город, здесь царит культ грубой мужской силы, и расовые отношения напряжены до предела.
Я позавтракала в дешевом кафе, вышла на залитую солнцем улицу, где уже было заметно утреннее оживление, и решила, что пора заняться поисками жилья. Спросила у кого-то, где можно найти самое дешевое пристанище, и мне показали, как пройти к стоянке автофургонов в трех милях к северу от города. Идти было трудно: пыльно и жарко, но интересно. Дорога вилась вдоль притока Тодд. Над кронами эвкалиптов в небо поднимались неподвижные, вытянутые по ниточке столбы голубого дыма — четкое обозначение стоянок аборигенов. Слева тянулись навесы и сараи из оцинкованного железа, где располагались гаражи и мастерские промышленного Алиса, а позади них — аккуратные лужайки и деревья пригорода. Когда я добралась до места, хозяин сказал, что с собственной палаткой стоянка стоит всего три доллара, а если палатки нет — восемь.
Улыбка сползла с моих губ. Я с вожделением посмотрела на стойку с прохладительными напитками, вышла на улицу и напилась тепловатой воды из-под крана. Платная она или бесплатная, я на всякий случай не спросила. В углу площадки какие-то длинноволосые парни и девушки в залатанных джинсах ставили большую палатку. Они мне понравились, и я спросила, нельзя ли к ним присоединиться. Они с радостью предложили мне свою палатку и свою дружбу.
Вечером мои новые знакомые поехали в город в собственном изрядно помятом автофургоне, оснащенном всеми мыслимыми современными игрушками городских юнцов, ведущих свободную жизнь, в том числе сверхмодной стереосистемой и досками для серфинга — они держали путь на север, к океану. Мы добрались до тусклых городских огней и остановились около бара купить спиртного. Вдруг одна из девушек, совсем еще юное робкое создание, обернулась ко мне:
— Ой-ой, посмотри на них, какая гадость! Боже милостивый, настоящие обезьяны.
— Кто?
— Черномазые. Ее друг стоял в очереди у винногомагазина.
— Билл, скорее, давайте уедем отсюда. Мерзкие твари.
Дрожа от отвращения, она обхватила себя руками, будто ей было холодно.
Я положила голову на руки и прикусила язык, я знала: дорого мне обойдется этот вечер.
