— Какие-то неприятности, я полагаю, дорогой? — спросила Барбара.
— Полагаю, да, — пробормотал Хорнблауэр.
За дверьми их ждал Сент-Винсент, слабый ветер покачивал страусиные перья его шляпы и морщинил малиновый шелк плаща. Его толстые ноги распирали белые шелковые чулки; он прохаживался взад-вперед на своих массивных, подагрически искривленных ногах, вид которых ещё более искажали белые шелковые ботинки. Но фантастический костюм никоим образом не умалял мрачного достоинства этого человека. Барбара отпустила руку Хорнблауэра и предусмотрительно отстала, чтобы позволить двум мужчинам поговорить наедине.
— Сэр? — произнес Хорнблауэр, и затем, спохватившись — все же он редко общался с людьми обладающими званием пэра, поправился, — Милорд.
— Вы готовы к несению действительной службы тотчас же, Хорнблауэр?
— Да, милорд.
— Вам предстоит начать сегодня вечером.
— Есть, сэр… милорд.
— Когда они подадут мою проклятую карету, я отвезу вас в Адмиралтейство и передам вам ваши приказы. — Сент-Винсент возвысил голос до рева, который долетал до грот-мачты в вест-индский ураган. — Неужели они никогда не подадут этих проклятых лошадей, Джонсон?
Cент-Винсент заметил Барбару за плечом Хорнблауэра.
— Ваш слуга, мадам, — сказал он, снял шляпу и, прижав ее к груди, поклонился. Старость и подагра, вся жизнь, проведенная в море, не лишили его изысканных манер, но дела страны все еще занимали его в первую очередь, и он тотчас же обернулся к Хорнблауэру.
— Что за служба, милорд? — поинтересовался последний.
— Подавление мятежа, — сказал Cент-Винсент мрачно. — Проклятый кровавый мятеж. Как в 1797-м. Вы знавали Чедвика — лейтенанта Огастина Чедвика?
— Мы с ним служили мичманами под началом Пелью,[8] милорд.
— Хорошо, он… А, вот и моя проклятая карета, наконец. Леди Барбара?
— Я вернусь в собственном экипаже на Бонд-стрит, — сказала Барбара, — и пришлю его обратно за Горацио в Адмиралтейство. Сейчас его подадут.
Экипаж, с Брауном и кучером на козлах, остановился позади кареты Cент-Винсента, и Браун спрыгнул вниз.
— Прекрасно. Полезайте, Хорнблауэр. Всегда к вашим услугам, мадам.
Cент-Винсент тяжело поднялся в карету, Хорнблауэр присоединился к нему. Копыта лошадей застучали по булыжнику, и нагруженный экипаж двинулся вперед. Бледный солнечный свет, проникая сквозь окна, мерцал на морщинистом лице Cент-Винсента, ссутулившемся на кожаном сиденье; несколько мальчишек на улице заметили ярко одетых людей в карете и завопили «Ура», махая драными кепками.
— Чедвик командовал «Флеймом», восемнадцатипушечным бригом — сказал Cент-Винсент. — Его команда подняла мятеж в заливе Сены и захватила его и остальных офицеров в заложники. Они отослали помощника штурмана и четырех оставшихся верными матросов в гичке с ультиматумом, адресованным Адмиралтейству. Гичка дошла до Бембриджа вчера вечером, и бумаги только что попали ко мне — вот они.
Скрюченной рукой Cент-Винсент потряс толстым пакетом, который сжимал с тех пор, как получил его в Вестминстерском аббатстве.
— Что гласит ультиматумом, милорд?
— Амнистия — помилование. И виселица для Чадвика. Иначе они уведут бриг во Францию.
— Придурки! — не выдержал Хорнблауэр.
Он сумел вспомнить Чедвика на «Неутомимом», старого для мичмана уже тогда, двадцать лет назад. Теперь ему должно быть за пятьдесят, а он всего лишь лейтенант. Он был сволочным мичманом; а в результате столь медленного продвижения по службе должен был стать ещё более гнусным лейтенантом. При желании он мог превратить небольшое судно, вроде «Флейма», где, вероятно, был единственным офицером, в сущий ад. Это могло стать причиной мятежа. После ужасных уроков Спитхеда и Норы, после Пиготта, убитого на «Гермионе», некоторые из худших особенностей военно-морской службы были устранены. Это была по-прежнему трудная, жестокая жизнь, но она одна уже не могла довести команду до самоубийственного безумия мятежа, если только его не провоцировали какие-то иные, дополнительные обстоятельства. Жестокий и несправедливый капитан с одной стороны, решительный и сообразительный лидер среди команды с другой — эта комбинация могла вызвать мятеж. Но безотносительно причины, мятеж должен быть подавлен немедленно, наказание должно быть скорым, неотвратимым и ужасным. Оспа или чума были не более заразны и не более фатальны, чем мятеж на военной службе. Позвольте одному мятежнику избежать наказания, и о его судьбе будет каждый обиженный матрос, и действовать по его примеру.
Англия находилась в самом кульминационном моменте борьбы с французским деспотизмом. Пятьсот военных кораблей в море — двести из них линейные — стремились сохранить моря свободными от врагов. Сто тысяч солдат под командой Веллингтона[9] прорывались через Пиренеи в южную Францию. Все разноплеменные армии Европы: русские и пруссаки, австрийцы и шведы, хорваты, венгры и голландцы, одевались, питались и вооружались благодаря Англии. Казалось, будто Англия напрягла все оставшиеся силы в борьбе: что она колеблется и может не выдержать ужасного напряжения. Бонапарт дрался ни на жизнь а на смерть, со всей хитростью и свирепостью, какой следовало ожидать от него. Еще несколько месяцев стойкости и страшных усилий могут низвергнуть его и вернуть покой обезумевшему миру. Минутное колебание, тень сомнения — и тирания закабалит человечество на целое поколение, на бессчетное число поколений вперед.
Карета подкатила к Адмиралтейству, и два ветерана морской службы приковыляли на своих деревянных ногах, чтобы открыть двери. Cент-Винсент поднялся и вместе с Хорнблауэром, в блеске темно-красного и белого шелка, они направились к кабинету Первого лорда.
— Вот их ультиматум — сказал Cент-Винсент, бросая бумаги на стол.
Написан неумелой рукой, сразу подумал Хорнблауэр — это не работа какого-нибудь разорившегося торговца или адвоката, пойманного отрядом вербовщиков.
На борту корабля Его Величества «Флейм» у Гавра
7-ого октября 1813 года
Мы — все здесь верные и преданные сердца, но лейтенант Огастин Чедвик порол нас и морил голодом, и поднимал всю команду дважды в час в течение месяца. Вчера он сказал, что сегодня будет пороть каждого третьего человека из нас и всех остальных, как только те излечатся. Так что мы заперли его на замок в его каюте, и гордень уже перекинут через нок рея и петля ждет его, поскольку он должен быть вздерну, за то, что совершил с юнгой Джеймсом Джонсом: он убил его, хотя мы предполагаем, что в своем рапорте сообщил, будто Джонс умер от лихорадки. Мы хотим от их Светлостей в Адмиралтейсте, обязательств судить его за его преступления и дать нам новых офицеров и чтоб что было, то прошло. Мы готовы бороться за свободу Англии, поскольку мы ей преданы и верны, как уже говорили, но Франция находится с подветренной стороны, и мы, все как один, не собираемся быть вздернутыми, как мятежники, и если вы попробуете захватить судно, мы повесим Чедвика на ноке рея и уйдём к французам. Мы все подписываем это.
