Итак, 1819 год. Дюмон-Дюрвиль — участник четвертой экспедиции «Ля Шевретт». Ему поручены ботаника, энтомология, археология.
Оно голубое и зеленое, это море, изумрудное и фиолетовое, не знающее ни отливов, ни приливов, ни коварных подводных скал, ни сильных течений, ни постоянных ветров. Это не значит, что здесь не бывает штормов, случаются и шквальные ветры, подчас вздымаются валы — и высоко. Но плохая погода непродолжительна, штормы быстро угасают, волнение преходяще. В древности его называли Великим морем заката, называли Прекрасным морем. Солнце появляется здесь из-за прибрежных гор Сирии и лишь через два часа — так велико море — рассеивает ночной мрак у Геркулесовых столбов.
…С детства знакомые названия: Милос, Кос, Самос, Лесбос. «Ля Шевретт» плывет вдоль фессалийских берегов, останавливается в Эвбее, следует к морским воротам Афин, как называют гавань Пирей. И пятнадцатого ноября 1819 года возвращается в Тулон. Непродолжительный отдых, и судно снова отправляется в плавание. На сей раз официальными инструкциями капитану Готье предписывалось приступить к гидрографическим исследованиям Дарданелл, Мраморного моря, Босфора и Черного моря.
Шестнадцатого апреля 1820 года «Ля Шевретт» бросает якорь в гавани острова Милос. Вместе со своим приятелем лейтенантом Матеррером Дюмон-Дюрвиль отправляется в гости к здешнему французскому консулу Бресту. Они застают его в чрезвычайном волнении.
За неделю до этого, восьмого апреля 1820 года, местный житель, крестьянин Иоргос вместе с сыном работал на своем поле. Оно находилось примерно в пятистах шагах от руин древнего театра, неподалеку от вырубленных в скалах гробниц.
Распахивая участок, Иоргос наткнулся на остатки стены и какие-то тесанные из камня плиты. Камень, в особенности обработанный, ценился на острове как строительный материал. Иоргос принялся раскапывать яму.
День был жаркий, солнце припекало и поднялось уже довольно высоко, когда лопата вновь ударилась о что-то твердое. Крестьянин увидел каменную нишу. Она была примерно в четыре-пять метров шириной и Иоргосу не сразу удалось в нее проникнуть. Но в конце концов усилия его все же увенчались успехом. В каменном склепе, он, к своему удивлению, видит статую из мрамора. Казалось, сама Венера пеннорожденная шагнула ему навстречу из мрака гробницы.
Рядом стояли две статуэтки и лежало несколько других обломков мрамора.
Иоргосу хорошо известно, что древности привлекают иностранцев. И поэтому он тут же отправляется к своему соседу, французскому консулу Бресту: не посмотрит ли господин консул находку?
Но Брест в общем не очень значительный чиновник министерства иностранных дел и не слишком сведущ в вопросах, относящихся к сфере искусства. Может быть поэтому, хотя статуя ему и нравится, он просит командиров, стоящих в гавани французских корветов (Франция активно стремится улучшить отношения с Турцией, и обмен визитами в самом разгаре) прислать кого-нибудь из офицеров, понимающих толк в скульптуре.
Четыре дня спустя, двенадцатого апреля, в письме, адресованном Давиду, генеральному консулу в Смирне, Брест напишет: «Одни из видевших ее (статую. — Л. В.) офицеров утверждают, что в ней нет ничего особенного. Другие, наоборот, доказывают, что это — великолепная работа. Если вы хотите, чтобы я приобрел ее за счет правительства, прошу соответствующих распоряжений».
Господин Давид тоже, конечно, сам ничего решать не будет. Он запрашивает посла.
До Смирны, куда послано донесение, не близко. До Константинополя, где находится резиденция посла, еще дальше.
Тем временем в гавань Милоса входит «Ля Шевретт». Античный мир, его культура, искусство давно уже интересуют Дюмон-Дюрвиля. В походной сумке он возит с собой томик Павсания, древнегреческого писателя, подробно рассказавшего об известных в его время творениях зодчих и скульпторов.
Естественно, что как только Дюмон-Дюрвиль узнает о сделанном Иоргосом открытии, он вместе с Матеррером идет смотреть статую. Хозяин хранит ее в сарае, когда входишь нужно, чтобы глаза привыкли к темноте. Впечатление огромное. Купите, предлагает Иоргос, я недорого возьму: триста пятьдесят франков. Таких денег ни у Дюмон-Дюрвиля, ни у Матеррера нет. Дюрвиль делает зарисовки, записи.
Несколькими днями позже «Ля Шевретт» снимается с якоря. Путь — в Константинополь. Там Дюмон-Дюрвиль лично обо всем расскажет послу и передаст ему свой отчет.
Посол в далеком Константинополе маркиз де Ривьер не колеблется ни минуты. И приказывает одному из секретарей посольства, виконту Марцеллюсу, приобрести статую.
Но пока посланное за ней судно «Л'Эстафетт» плывет на Милос, тучи над статуей сгущаются. Здесь — каким только ветром его занесло — появляется некто Ойкономос Верги, священник, близкий к Николаки Мурузи, одному из должностных лиц в Константинополе, фактически управляющему всеми греческими островами. Правда, в данный момент Верги находится в немилости у Мурузи. Но тем более ему хочется восстановить свое положение. Статуя, о которой говорит весь Милос, ему как дар неба. Он прекрасно понимает, что Мурузи будет обрадован этим подарком. Но Брест уже предупредил Иоргоса, что за статуей скоро приедут.
Верги просит, стращает, поит старейшин и Иоргоса и (как-никак остров подчинен Турции, и местные жители во многом зависят от Мурузи) в конце концов добивается согласия на покупку статуи.
Двадцать третьего мая 1820 года «Л'Эстафетт» входит в гавань Милоса.
Статуя у Верги, он грузит ее на свое судно. В завязавшихся переговорах с французской стороны принимают участие вооруженные матросы. Во всяком случае они сопровождают Марцеллюса.
В конце концов французы получают статую. И отдают Верги деньги, которые тот уплатил за нее.
Задание выполнено: «Л'Эстафетт» распускает паруса и двадцать пятого мая 1820 года покидает Милос. Курс — Франция.
Первого марта 1821 года специально прибывший в Париж маркиз де Ривьер преподносит дивную статую в дар королю Людовику XVIII. Вскоре она попадает в Лувр.
Статуя могла изображать только богиню — таково было общее мнение. Венерой Милосской — окрестил ее первый исследователь, секретарь Французской Академии художеств, Катрмер де Кинси.
Справедливости ради следует сказать, что Венерой ее называли и Брест, и Дюмон-Дюрвиль. У этой чудесной статуи был только один крупный изъян: левая рука отсутствовала, а правая безжизненным обрубком едва-едва доходила до нижней линии груди.
До сих пор идут споры о том, каково было первоначальное положение рук у Венеры. И были ли они, кстати, когда Иоргос нашел статую. Одно из важнейших свидетельств принадлежит Дюмон-Дюрвилю: ведь он был в числе тех немногих людей, которые видели статую еще в те времена, когда она находилась на острове. Вот оно: «Статуя (я обмерил обе ее части по отдельности)… изображала обнаженную женщину, которая в левой поднятой руке держала яблоко, а правой придерживала красиво драпированный пояс, небрежно ниспадавший от бедер до ног». А дальше следует фраза, которая вызвала немало толков: «В остальном и та, и другая рука повреждены и в настоящее время отняты от туловища».
