Педро помедлил, словно вспоминая ночной кошмар.
— А одеты они были почему-то в черно-золотистые балахоны. Вместо дров они бросали в костер подо мной свернутые в рулоны карты. Много рулонов!..
Приятеля аж передернуло от жуткого сновидения.
— При этом инквизиторы кривлялись и орали: «Сам делал, сам и жарься на них, сатана! Вечно ходить тебе на том свете вверх ногами! Не тронь того, что неприкосновенно!..»
Педро взглянул на всех, словно ища сочувствия.
— За что они меня? Ну, разве я похож на сатану?
— Когда долго не бываешь в парикмахерской, в общем-то немного похож, — жестоко, но честно ответил Стефан и поинтересовался. — Ну, а видел себя сожженным? То есть пепел, золу, угли?.. Или что там после тебя осталось?..
Педро задумался.
— Да вроде бы нет… Огонь… Боль… Мучение мое и крики и хохот инквизиторов… На том все и закончилось.
— Уже легче, — снова тоном знатока сновидений произнес Стефан. — Гораздо хуже, если бы ты увидел свои сгоревшие останки…
— Значит, теперь, наяву, мне будет плохо, но не совсем? — с надеждой в голосе поинтересовался Педро.
Стефан ничего не ответил. Лишь тревожно взглянул на приятеля.
Грустная мысль, что мои соратники слегка свихнулись от чересчур усердной подготовки к экспедиции, все настойчивее волновала меня. Я еле сдержался, чтобы не влезть с ехидными замечаниями в их содержательный разговор о снах, и сохранил глубокомысленное молчание.
Двадцать пятое каприччио
И все же что-то надо было делать! Вырывать соратников из опасного плена мистики!
Но тут вдруг выяснилось, что ночной кошмар не обошел стороной и Стефана.
— Мне снилось, что я Паганини, — с легкой грустью заявил он и с виноватым видом оглядел соратников.
— От мании величия ты даже во сне не можешь избавиться, — не утерпел я.
— А что тут поделаешь? — развел руками Стефан. — Талант всегда тянется к таланту, даже во сне. И потом, не мы ведь выбираем сновидения, а они — нас.
— Ну, и что с тобой происходило? — заинтересовался Педро.
— То, что и должно происходить с великим музыкантом. Я играл на скрипке…
— Конечно, с оборванными струнами, — «подсказал» я.
— Может, и с оборванными… Весь сон подзабыл, и начало и конец, а вот некоторые детали прочно врезались в память, — охотно пояснил Стефан. — Виделся мне какой-то мрачный концертный зал. Я на сцене… Где это было?.. Может, даже в подземелье…
— Неужто в перевернутой пирамиде? — снова не утерпел я.
— Кто его знает? — не заметил моей иронии Стефан. — Вокруг темнота. Лишь несколько свечей горят. А публика орет: «Давай двадцать пятое каприччио!» Я им объясняю, что Никколо Паганини, то есть мной, написаны только двадцать четыре каприччио… А публика не слушает, продолжает орать: «Давай двадцать пятое!..» Представляете? И что им втемяшилось в башку? Почему требовали не написанное Паганини каприччио?..
На лице Стефана появились озабоченность и удивление.
— В общем, начинаю играть нечто невообразимое. Публика снова недовольна: «Прекрати импровизировать! Давай, как положено, по нотам! И без всяких выкрутасов!»
Кто-то выносит мне на сцену пюпитр. Смотрю, а на нем вместо листов с нотами… — наша карта с обозначением «причалов корабля времени». Чтобы не злить публику, снова начинаю играть… по знакам на карте. И не могу понять, как это происходит… Смычок, не подчиняясь моей руке, будто пляшет по единственной целой струне…
— Ты же говорил, не помнишь, были оборваны струны или нет, — заметил я.
— Атеперь вспомнил, — невозмутимо ответил Стефан. — Но весь ужас положения был в том, что я не мог завершить свое выступление.
Только подходил к концу странного каприччио, как скрипка и смычок, словно сами по себе, начинали его сначала, с первых нот.
При этом какой-то зловещий голос мне нашептывал: «Ты запутался во времени… Тебе уже не выбраться из временного лабиринта… Вечное тебе блуждание — без выхода. И играть… играть… играть…»
И все же они сбываются
— Кажется, надо отнять у вас карту, — перебил я Стефана. — Иначе окончательно свихнетесь.
— Бери… — поспешно согласился Педро и протянул мне свернутый рулон.
Но потом вдруг спохватился и с подозрением взглянул на меня:
— Кстати, а почему ты ничего не рассказываешь? Неужели ничего не снилось в эту ночь?
— Конечно, ничего! — бодро соврал я. — Это только на ваши неокрепшие души могут так повлиять всякие сказки, жуткие истории и кусок бумаги с рисунками. Спал спокойно, и никакая дрянь не вползала в мое сознание. Ни мальчика, ходящего на голове и руках, ни костров инквизиции, ни двадцать пятого каприччио Паганини…
— Как же, признается он! — усмехнулся Стефан и кивнул в мою сторону. — Выпускник советского юридического вуза. Да там ему постоянно вбивали в голову: ни во что не верить, кроме как в светлое коммунистическое будущее!
Приятель призадумался:
— А вот интересно, если бы гражданину Эс-Эс-Эс-Эр приснился коммунизм. В такой сон у вас разрешали верить?
Я ничего не ответил — лишь махнул рукой.
Не знаю, почему, но мне не хотелось признаваться, что проклятая карта с расположением фантастических «причалов корабля времени» привиделась и мне, только несколько с другими обозначениями.
Это был жутковатый сон.
Мой старший товарищ, который когда-то в Советском Союзе занимал такой высокий пост, что его портреты висели в кабинетах начальников и в красных уголках, их носили по улицам во время праздничных демонстраций, разговаривал со мной: тихо, но сурово. Кажется, грозил пальцем. Взгляд из-под стекол очков обдавал холодом. Хотелось вытянуться перед ним по струнке, но не было на это сил. Во сне казалось: он более могущественный, чем в реальной жизни.
После пробуждения я силился, но так и не смог вспомнить ни единого слова из сновидения. В памяти осталось только ощущение собственной вины, страха да злополучная карта. Но были на ней не пометки Педро, а рукой старшего товарища нарисованы ракеты, военные самолеты, танки, минные поля и почему-то — пивные ларьки.
Видно, приятели заподозрили мою неискренность.
И Стефан даже начал фантазировать, предполагая, какие же ночные кошмары я пытаюсь утаить от них. Но зазвонил телефон. Стефан ответил и тут же передал трубку Соломону. Лицо нашего славного пилота мгновенно вначале покраснело, а потом сделалось серым. Он не произнес ни одного внятного слова. Лишь угрюмое мычание да нетерпеливое переступание с ноги на ногу были его ответом невидимому собеседнику.
Не успел Соломон опустить телефонную трубку на рычаг, как Стефан, Педро и я уже почти обо всем догадались. Несмотря на случившееся, Педро окинул всех победоносным взглядом вернувшегося издалека к дикарям пророка.
