Он еще долго нес околесицу и расписывал достоинства лошадиных мастей, так что, когда я, наконец, от него избавилась, то почувствовала себя даже немного счастливой. Его бесконечная болтовня вынудила меня «свернуть знамена» и ретироваться в какой-то длинный неосвещаемый коридор. Там было прохладно и тихо. И пахло старой бумагой.
— Пуаро! — на всякий случай позвала я. — Пуаро, вылезай! Трепка отменяется, слышишь?
Никто не отзывался. Тогда я наугад двинулась в темноту. И кто знает, сколько бы я так брела, если бы впереди вскоре не забрезжил свет.
Первым, что бросилось мне в глаза, была засушенная гвоздика рядом с портретом, перетянутым траурной лентой. Из камина, на котором стоял портрет, тянулась тонкая струйка дыма. У окна — кресло-качалка со смятым пледом. Из приоткрытого стрельчатого окна в комнату вливался далекий колокольный звон. Я аккуратно взяла гвоздику и повертела ее в пальцах. Аромат от нее исходил нежный, едва уловимый и совсем не цветочный. Она пахла кокосовым маслом.
«Резиденция короля Юлия полна тайн, — подумалось мне. — Если уж откуда и начинать следствие, так это с его дворца». Меня неодолимо клонило в сон, поэтому, ничтоже сумняшеся, я опустилась в кресло, укрыла ноги клетчатым пледом… и провалилась в мир грез. Произошло это столь внезапно, что я и теперь не могу с уверенностью утверждать, действительно ли описанные ниже события приключились со мной во сне. Когда я обнаружила таинственную комнату, был поздний час, весьма поздний для такой «правильной леди», как Жюли Лакруа. И вполне возможно, что я несколько переборщила с напитками, которые подавали в джазовом зале.
В «мире грез» было довольно-таки туманно. Я летела, вернее, меня несло сквозь белесую пелену со скоростью хорошего гоночного болида. Мимо прошмыгивали пушистые клубки фонарных огней, молниями вспыхивали то тут, то там какие-то диакритические знаки, возникали и распадались на тысячи осколков математические формулы. Нарастал и убывал неясный гул.
Я обгоняла века, тысячелетия. На моих глазах превращались друг в друга вещества, возводились стены, рождались и умирали целые поколения. Я промчалась мимо племени Дакота, и один индеец чуть не попал в меня томагавком. Мне довелось мельком увидеть сухопарого Лао Цзы, Александра Македонского (он с серьезным видом слушал какого-то советника), и я чуть было не пожала руку самому Виктору Гюго. Потом началась совершеннейшая галиматья. Картины океанских глубин с необыкновенной быстротой сменялись дебрями тропических джунглей и арктическими ледниками. Мне второпях показали космос — нарядные планеты беспечно играли в салки на виду у миллиардов звезд. А потом я с размаху приземлилась на голый, безжизненный взгорок. У его подножия трещала и искрилась какая-то адская машина, а рядом — в резиновых перчатках и защитной стеклянной маске — стоял Рифат. Я почему-то была абсолютно уверена в том, что это Рифат, хотя никогда раньше его не видела. Вокруг клочьями стелился туман, и я не смогла разглядеть, чем именно он был занят, зато явственно услышала низкий голос, пробирающий до мурашек: «Ты проникла в коридор, и теперь ты принадлежишь нам».
— «Нам» — это кому? — расхрабрилась я.
— Повелителям материи.
— У вас что, кружок кройки и шитья?
Мой сарказм наглым образом проигнорировали. Ну, а раз так, можно смело терять совесть. Во всяких там «временных коридорах» совесть — штука заведомо бесполезная.
— Эй, ты, Рифат! Не ты ли, часом, прячешься в твердыне Арнора?
— Мне прятаться незачем. А тебе лучше свое любопытство поумерить.
Я напыжилась.
— Сперва сам же меня сюда затащил, а теперь предлагаешь расшаркаться и будь здоров? Не на ту напал. Ты мне выложишь всё до последней капли.
Похоже, я немного переусердствовала в своем «интервью», потому как машина Рифата вдруг издала странное шипение и выплюнула на редкость прыткую шаровую молнию. Молния ощерилась на меня дикой кошкой и подлетела на угрожающе близкое расстояние. Уж не припомню, какого она была цвета. Помню только, что досталось мне изрядно, хотя я была шустрая, как электровеник. Эта полоумная молния преследовала меня, наверное, по всему «миру грез», после чего я почувствовала сильное жжение в области спины и моментально проснулась.
Надо мной, хлопая глазами, стоял какой-то оробелый светловолосый юноша. С перепугу он даже начал заикаться.
— Вы… об-обуглились, — с запинкой проговорил он.
— А вам какое дело? — нагрубила я в ответ. — Хочу — обугливаюсь, хочу — пеплом обращаюсь.
Оглядев себя в зеркале, которое мы первым делом купили после бала, я убедилась, что он был прав. Волосы мои наэлектризовались и малость почернели, на лбу, у виска, красовалось пятно сажи, а руки и ноги были сплошь в кровоподтеках. В следующий раз, решила я, если снова попаду к Рифату, тоже припасу что-нибудь эдакое, чтоб ему жизнь малиной не казалась.
— Вам бы к лекарю, — пробубнил белокурый. Вот заноза!
— Хорошо, хорошо. Сама разберусь!
Юношу звали Флорин. При дворе о нем ничего не знали, и происхождение его было столь же темным, сколь и связи. С приближенными короля он дружбы не водил, элитного общества чуждался. Поговаривали, будто бы он в одиночку бродил по пригородным полям и прямо-таки лип к твердыне Арнора. Может, Рифат и его завербовал?
Но, завербованный или нет, Флорин мне здорово досаждал. Он мог проторчать у Вековечного Клена до сумерек — без всякого умысла. Просто торчал и таращился на нас. Он следовал за мной по пятам, когда я направлялась в город. По вечерам, когда лютел морозец, он поджидал меня у одного и того же фонаря, неизменно закутанный в коричневую, с прорехами шинель. Изображал из себя попрошайку. И потом, крадучись (он полагал, что неслышно), конвоировал меня до самого дома.
Когда окончился бал и я сделалась полноправным членом общества, на меня тотчас посыпались всевозможные предложения. Оказывается, в стране Западных ветров стояла острая проблема нехватки кадров. Я согласилась на должность журналиста в местной газетенке. Журналисты вечно попадают в передряги и раскапывают невероятное. Вот и я решила раскапывать, за компанию с Пуаро. Уж мы эти их тайны на составные части разложим, по кирпичикам разберем. Да, мало-помалу я заразилась энтузиазмом непоседливого пса. И, хотя задатков у меня было куда меньше, чем у мисс Марпл, слагать оружие я не собиралась.
… В тот день мы начали возводить стены вокруг нашего волшебного жилища. Лис прибежал раньше всех и уселся поодаль, на снегу. А чуть позже пожаловал Флорин. Он тоже робко стоял в сторонке и часто-часто моргал, как будто глаза ему запорошило песком. Дора и Сара, обе крепкие, помогали мне перетаскивать доски. А Пуаро только мешался под ногами и тормозил процесс.
