… В тот день мы начали возводить стены вокруг нашего волшебного жилища. Лис прибежал раньше всех и уселся поодаль, на снегу. А чуть позже пожаловал Флорин. Он тоже робко стоял в сторонке и часто-часто моргал, как будто глаза ему запорошило песком. Дора и Сара, обе крепкие, помогали мне перетаскивать доски. А Пуаро только мешался под ногами и тормозил процесс.
Целый день, с утра до полуночи, стучали молотками. Даже Арчи подключился. Где-то раздобыл и принес с виноватым видом пилу. Потом какой-то матерый плотник научил нас, как надо делать арки.
Стена вышла неказистая, но Сара сказала, что если обсадить ее по периметру жимолостью или клематисом, к следующему лету изъянов будет не видно. Утешила.
— Зачем вообще нужна эта перегородка? — недоумевал лис. — Через нее всё равно кто угодно перелезет. От воров такая стена не спасет.
— Дерево грабителей отпугивает, они сюда и близко не подступят, — сказала Дора. — Жюли об уюте заботится.
— Забочусь, — подхватила я. — А для тебя, лис, мы сделаем специальную врезную дверцу. Заходи, когда пожелаешь.
Тот проронил вежливое «благодарствую» и резво ускакал в чащу. Когда помощники и зеваки разошлись по домам, ко мне приблизился Арчи.
— Я поговорил с братьями Маден, — сухо сообщил он. — Чертежей воздухолета, подобного твоему, у них нет. Есть какие-то старые, сомнительные проекты. Лео говорит, надо обращаться в столичное географическое общество.
Воздухолет? Чертежи? Совсем память прохудилась. Я тут порядок вокруг Клена навожу, ни бед, ни забот не знаю, а на деле выходит, что проблема на проблеме сидит и проблемой погоняет. Эх, и выпало же на мою долю!
Я уже и забыла, каково это — грустить по родине.
Глава 8. Переход на сторону тьмы
Над Вековечным Кленом сгущались сумерки. Одна за другой загорались в глубоком небе звезды. Пуаро задул масляный светильник и сосредоточенно уставился на древесный ствол, у которого, сидя в кресле-качалке, я листала альбом Доры со старыми, выцветшими фотоснимками. Каждый фотоснимок сёстры снабдили краткими комментариями, что значительно упрощало мою задачу. Мне поручили написать статью об их лаборатории. Первую в жизни статью.
— Сейчас начнется, — прошептал Пуаро и, точно по его команде, кора засеребрилась мягким сиянием. А потом от макушки до корней разлилось голубое, с мерцающими искрами пламя. Я немножко отодвинулась вместе с креслом — не потому, что пламя жгло. Нет, оно лишь согревало и освещало всё вокруг. Разноцветные лампочки, которые мы развесили на нижних ветвях ко дню Звезд, зажглись сами собой.
— Красотища! — выдохнул Пуаро. — Сколько ни сияет наше дерево, никак не могу привыкнуть!
Прошел всего месяц с тех пор, как мы обосновались под Клёном. Установив вокруг ствола прочные стены и соорудив внутри несколько перегородок с изящными арками, мы решили не постилать пола — и не прогадали. Короткая зеленая травка росла у нас даже зимой, земля была теплой, а крыша (вернее, могучая крона великана) — радовала солнечно-желтой листвой, тогда как у других деревьев на поляне листья скрючивались, становились коричневыми и неприглядными. По траве я ходила босиком, умывалась чистой водицей, которая по утрам накапливалась в плошке между корнями, и простуды обходили нас с Пуаро за версту.
После праздничного бала Юлий укатил на юг, к морю Истры, и разрешил пользоваться некоторыми из его вещей. Например, креслом-качалкой. Новогодние огоньки — тоже его «подаяние». За работу в издательстве платили сущие гроши, поэтому я была благодарна друзьям за помощь с меблировкой.
Декабрь (мериламовцы зовут декабрь тимаксанием) со свирепой стужей и метелями нагрянул так внезапно, что я даже не успела обзавестись теплой одеждой. Прознав о моем затруднении, лис приволок из леса нечто отдаленно напоминающее кожух. В нем я выглядела как огородное пугало. Но и на том спасибо.
Флорин больше не показывался. Наверное, побоялся холодов. А ведь целый чароний мозолил глаза, шагу ступить не давал. Хороши всё-таки трескучие морозы!
Кроме Флорина, я свела знакомство с несколькими холеными дамочками и парой-тройкой баловней судьбы. Одним из таких баловней был филантроп Лоренс. Легкомысленный на первый взгляд, он всерьез увлекался театром и до невозможности завидовал гастролерам. Его на гастроли не пускали, хотя был он далеко не новичок. А всё из-за болезни, которую он тщательно скрывал, но которая, однако, сделала его объектом насмешек со стороны простонародья. Люди интеллигентные старались войти в его положение и не подавали виду, будто знают о недуге. Бедняга страдал лунатизмом. Какие только средства он ни перепробовал, к каким только целителям ни обращался — прогрессировала болезнь, и хоть бы что ей. В ветреные ночи, при полной луне, он бродил по скошенным крышам домов, рискуя сломать себе шею. А однажды, будучи в таком вот сомнамбулическом состоянии, набросился на блюстителя закона, сочтя его за оборотня. Лоренсу часто снились оборотни и прочая нечисть. И он признавался, что ужасно мучается из-за всего этого.
«Плохая наследственность, — говаривал он за партией в бильярд. — Мой папаша тоже любил по крышам гулять. Догулялся».
О том, что же случилось с его папашей, он умалчивал. За исключением нескольких неприятных казусов с полицейскими, Лоренс, в общем-то, был парень безобидный. В здравом уме даже комаров щадил, хотя нынешней осенью я от этих кровососов натерпелась.
Подруга Лео, Лира, утверждала, что более бестолкового и наивного чудака ей встречать не доводилось. Ей только-только исполнилось восемнадцать. А в таком возрасте люди часто судят о других превратно. Мне Лоренс бестолковым не казался. Тонко чувствующая натура — да, добрая душа — бесспорно. Но не чудак и не тупица — тут уж увольте. Разве что он не всегда попадал по бильярдным шарам.
Ума не приложу, чем Лира пленяла своих поклонников (а поклонников у нее было пруд пруди). Малость близорукая, белокурая девица, коих на своем недолгом веку я повидала с воз и маленькую тележку. Вечно носится с арфой и аккомпанирует певцам на выступлениях. Если вы вдруг заскучаете на какой-нибудь вечеринке, она тотчас примется вас развлекать, бряцая на своем «решете». И никуда вы от нее не денетесь, пока она не исполнит весь репертуар до конца.
Еще более меня удивляло, почему ею увлекся такой рассудительный и начитанный человек, как Лео. Впрочем, я взялась не за свое дело. Судить да рядить — это по части «базарных баб», над которыми, судя по всему, главенствовали Авия и Фейга. На любом народном гулянии, любом праздничном шествии они были, что называется, в первых рядах. Мне хорошо запомнился пестрый платок завистливой Авии и согбенная поза гадалки Фейги, которая, сидя за низеньким столиком, нашептывала незадачливому горожанину его судьбу. Гадким, тоненьким голоском.
