Дальнейшие поиски каких-то резервов привели нас к пересмотру режима движения. До сих пор вся работа по передвижению к полюсу делалась только днем, причем эффективность ее от перехода к переходу быстро снижалась по мере уставания. Логично было в середину этой работы, когда начинаешь идти на автопилоте, втиснуть глобальный отдых, например, трехчасовой сон. Славка во время перехода рассчитал схему по минутам и весь светился, когда на перерыве вываливал на мою голову принципиально новый график передвижения. Нечто подобное уже использовалось до нас. Нам стоило идти пять переходов по часу, ставить палатку и, не обедая, спать три с половиной часа, потом обед и опять работа пять часов, затем сон три с половиной часа, завтрак и еще пять часов работы. Получалось так, что, с учетом времени на основную работу, перерывов между переходами, а также временем на установку палатки, приготовление еды, сборы перед выходом, мы могли распределить всю работу равномерно в течение суток. Такой график предполагал двухразовое питание, что было оправдано с позиции экономии продуктов и затрат времени на третью готовку. Питаясь перед самым выходом, мы обеспечивали энергией предстоящую работу. Все было испробовано, и, чтобы ускориться, надо было сделать что-то принципиально революционное в нашей жизни. Минусы такого графика, так же как и плюсы, были очевидны: мы добровольно лишались не только ужина, но и самого приятного времени суток — вечернего времяпрепровождения — и должны были ложиться спать на голодный желудок.
Славка пишет: «17 апреля. 86°40′ с. ш. Ветер делает свое дело, нас все время несет на юг. Утром он не стих, дует почти в лоб. Первые два перехода — солнце, потом переменно. На четвертом переходе рельеф испоганился. На пятом — трещина, затем торосы с протаском, силы совершенно иссякли. Пятый переход на 15 минут сократили. Иду как зомби. К обеду прошли 8,33 км. До СП 358 км. Идем с этим дрейфом со скоростью 2,15 км/ч. В обед отрезал еще кусок от спальника. На пятом переходе сильно окоченели руки, не согрелись и во время 30 минут сна, только после еды — видимо, сильно истощились. После обеда, на втором переходе уже зомби. Правда, к вечеру восстановился. Поля тяжелые, сплошные торосы, непонятно, куда идти. Предложил Гере сменить тактику — спать 3 часа через 12. Остальное работа. Экономим продукты и время обеда».
Картина окружающей нас природы почти не менялась, но в апреле вместо привычных гектаров всторошенного льда пошли торосы в линию. Это была ломаная линия по месту столкновения двух полей. Торосы этой линии были разной высоты и проход через этот «забор» был, как ни странно, около самых высоких торосов. Часто он был идеальным, в ширину наших нарт, и через него мы видели кусок следующего поля. Славка быстро насобачился отыскивать проходы в заборе, уверенно шел в сторону могучих исполинов и в последний момент юркал в открывшийся проход. Интересно было наблюдать за Славкой, когда он упирался в непроходимую трещину. В этот момент мне казалось, что он увеличивал скорость и некоторое время просто летел на лыжах вдоль трещины, к месту предполагаемого перехода, который чувствовал интуитивно. Нетерпение не позволяло ему тратить драгоценное время на движение не по меридиану. Но, перейдя через трещину и взяв курс на север, он как бы успокаивался и шел размеренно, помахивая слева направо своим рюкзаком-чемоданом.
Идут поля — бесконечная белая арена, и, чтобы избавиться от необходимости ежесекундно сопротивляться, я пробую уйти в песни. Любимые, в основном быстрые мелодии не подходят — мои ноги и руки дирижируют слишком вяло. Вот уже целый месяц с началом движения в моей голове неизменно появляется одна и та же прекрасная мелодия. Взбудоражив меня, она легко улетает к моему дому, порхает в комнатах, где живет моя семья, я вижу всех, они что-то мне говорят. Потом она тут же, без переходов посещает мое детство, присаживаясь бабочкой на цветок, и тогда я вижу все так же, как видел много лет назад; чувствую запахи, ощущаю прохладу лета, интонации сплетенных в волны слов. Это песня, наверное, на английском языке, она не отпускает меня почти весь путь от мыса. Не зная слов, кроме одного, я перебинтовываю ногу и мурлычу мелодию. «Филин!» — восклицает Славка. Действительно, это единственное слово песни, которое я знаю и знаю его перевод.
18 апреля, в первый день движения по новому графику, при ветре с северо-востока, мы прошли 24 километра и перешли 87-й градус. 19 и 20 апреля мы прошли 31 и 31,4 километра соответственно. Мы были окрылены такими результатами, и Славка даже не мог заснуть, перевозбудившись от успехов. Новый распорядок дня был, несомненно, более удобен, потому что укорачивал кошмар дневной работы ровно наполовину. Теперь, просыпаясь, каждый настраивался всего на пять часов работы, что было, несомненно, проще, чем начинать десятичасовой рабочий день.
Гера: «20 апреля. 87°35′ с. ш. 86°51′ в. д. До СП 269 км. Вчера вечером вырвал из раны отмороженного пальца какой-то конгломерат мертвой плоти, величиной с кедровый орех. Этот мертвый кусок сидел во мне больше месяца, одним концом он выходил на поверхность, а внутренней частью давил на кость или куда-то еще, от чего возникала основная боль при ходьбе. Сразу же стало легче, впервые не крутился вокруг своей ноги. Жизнь налаживается. До Полюса дойдем, вот только „зашкалим“ в май. Это уже чувствуется. Чтобы успеть в апреле, нужен дуровой дрейф на север, дня три-четыре. Это вполне реально, судя по другим годам. Но до сих пор нас постоянно сдувает на юг».
Несмотря на то, что в марте были сильные морозы и путь наш чаще всего лежал через непролазные торосы, сами мы были полны сил, и это выражалось в наших адекватных реакциях и оценках. В суровых условиях марта мы были активны в делах и, тем более, в мыслях. Нас мало что смущало на этом пути, мы принимали к сведению любую обстановку и всегда противопоставляли ей свою силу. В марте мы только и занимались тем, что проламывали себе дорогу через торосы к Полюсу. Это были колоссальные затраты наших собственных ресурсов. Намного больше того, что мы могли восполнить через пищу и пришедшее в апреле понимание того, что МЫ ДОХОДИМ. Силы уходили, и мозг приспособился пассивно наблюдать за программированной акцией нашего передвижения в пространстве. Наши физические перемещения, а главное — наши моральные колебания — затухали. Мозг уже был не в состоянии глубоко копать, цеплять и вытаскивать для рассмотрения свои ощущения. Любопытство, с которым он делал это в марте, исчезло. Движения наши стали медленными, душевные отклики вялыми.
В апреле, несмотря на то, что путь наш улучшился, мы погрузились в новое для себя состояние — проживания как будто в нереальной жизни. Мы не способны были полностью контролировать или, на худой конец, сопровождать осмыслением все, что происходило с нами, мозг уже не оставлял энергии на эмоции, все силы шли на обеспечение только физического перемещения в пространстве. И, словно в подтверждение этому, меня перестали радовать чистые поля. Тогда я еще не понял, что энергию, которая обеспечивала эмоции, кто-то повернул на другие дела. Эмоции ушли и перестали нас волновать. Славка называл это состояние «идти как зомби». Иногда оно было сильнее, иногда слабее, а иногда уходило совсем. Но началось оно со второй половины апреля. Похоже было, что организм отдавал последнее, что имел, а мудрая природа, подтверждая равновесие мира, уносила нас в сторону весны — температура поднялась до -20°, и мы перестали мерзнуть.
