Вещи я бросил в номер, а потом вытащил на балкон пластмассовый стульчик, закинул ноги на ограждение и просто сидел. Даже после заката было душно. Я купил большую коробку мангового сока, пил и курил свои сигареты. Если запрокинуть голову, то в черном небе Индии можно было попробовать отыскать какие-нибудь знакомые созвездия. Большую Медведицу я так и не нашел, а вот три яркие звездочки Ориона разглядел быстро. Внизу, под балконом, громко и заунывно пел уличный музыкант. Справа за деревьями торчали подсвеченные храмы. Помимо меня в отеле остановилась только группка молодых индусов. На ночь они купили себе смуглую женщину средних лет и теперь, похоже, пытались инсценировать несколько куджарахских рельефов. На балкон ребята выбегали в трусах и взмыленные. Увидев меня, каждый раз краснели, извинялись и тихонечко закрывали за собой дверь, но через некоторое время на балкон все равно вываливался следующий парень.
Куджарахо было построено приблизительно тысячу лет назад. В те годы таких храмов по стране стояло довольно много. Индийские боги не сильно отличались от тех, кто в них верил. Они были не прочь развлечься с красотками или хлопнуть отвара галлюциногенных грибов, а уж гашиш индийские боги курили круглосуточно. Оргазм и гашишиновые галлюцинации – у богов была не жизнь, а сказка. Правда, потом в страну хлынули армии мусульман, и сказка обернулась кошмаром.
Язычники верили: все, что родилось, должно умереть. И вот теперь умирало само язычество. Потому что Бог мусульман был совсем иным. Это был суровый и грозный Бог. И те, кто в него верил, тоже были суровыми и грозными. Мусульмане искрошили омерзительные изображения грудастых божественных шлюх и сожгли все до единого языческие храмы. Куджарахо уцелело чудом. Скорее всего мусульмане просто не разглядели его среди деревьев.
Так и выглядит единственный данный человеку выбор. Либо суровая неулыбчивая религия фундаменталистов, либо развеселая религия индийских похабников. Либо ты, смеясь, суешь член ослице, либо с яростью обрушиваешься на тех, кто сует. Я делал еще глоток мангового сока, выдыхал дым и думал: сделает ли меня счастливым суровая жизнь безо всякой радости? А с другой стороны: есть ли счастье в бесконечных оргазмах? Меня не увлекала ни та ни другая перспектива. Ведь тот, кто хочет жить как животное, как животное и умрет. А тот, кто хочет бороться с похабством, тоже умрет, но перед этим еще и испортит жизнь всем окружающим. Но мир так устроен, что никакого третьего пути вроде бы и нет. Либо суровая ярость, либо расслабленный разврат.
В 1826 году искатель приключений Чарльз Мэссон пробирался через болотистые низовья реки Инд. Неподалеку от деревеньки Хараппа он первым из европейцев наткнулся на величественные руины. Позже Мэссон писал, что видел «огромную долину, и в центре этой долины возвышался полуразрушенный замок из кирпича, а неподалеку, на вершине холма, можно было разглядеть стены с нишами».
На открытие Мэссона тогда никто не обратил внимания. Первый археолог добрался до этих мест только сорок семь лет спустя. И никакого замка уже не застал. Когда через Хараппу прокладывали железную дорогу, рабочие просто разобрали руины и замостили кирпичами сто шестьдесят километров путей. Но и то, что осталось от брошенного города, все равно поражало. Хотя кто и когда все это возвел, историки не представляли себе даже приблизительно.
Тем временем в 1919 году один из археологов, участвовавших в обследовании хараппских руин, случайно натолкнулся на еще одни, очень похожие. Располагались они возле селения Мохенджо-Даро. Первые же пробные раскопки здесь стали сенсацией. Анализы показывали: город – почти ровесник египетских пирамид. Прежде никто и предположить не мог, что в Индии существовала цивилизация такой древности. Причем речь шла не об утлых домишках, а о гигантском городе, застроенном по единому плану: сетка кварталов, просторная главная улица, широкие бульвары, двух-трехэтажные дома с водопроводом и канализацией. И все это в те времена, когда на месте Вавилона еще стояло лишь несколько глинобитных хижин.
На раскопки индийцы бросили все силы. Столицу исчезнувшей цивилизации в темпе расчистили от песка и речных наносов. Однако яснее картина от этого не стала. Кем были эти люди? Откуда они пришли и куда делись? Когда конкретно родилась и когда погибла их культура? Как звали их царей? В каких богов они верили? Внятных ответов ни на один из этих вопросов нет. Древняя цивилизация Мохенджо-Даро и Хараппы родилась, какое-то время существовала, а потом умерла. Больше сказать о ней нечего.
Так иногда случается. Время от времени мир, в котором мы живем, гибнет. Паниковать по данному поводу не стоит: это нормально. Ведь все построенное человеком хрупко и ненадежно.
Приблизительно четыре с половиной тысячи лет назад в Индии появилась цивилизация Мохенджо-Даро. Она процветала пятнадцать веков, а потом с ней что-то случилось. Что именно – неизвестно. Вернее, известно, да только причин слишком уж много: голод, бунты, стихийные бедствия, крах экономики, набеги варваров и экологическая катастрофа. Над миром опустилась ночь, а когда рассвело, в Индии сменилось все, что возможно: население, религия, царские династии, язык и письменность.
Приблизительно три тысячи лет назад на смену древней Мохенджо-Даро пришла цивилизация классической Индии. Какое-то время эта культура тоже процветала, а потом тоже умерла. Древние города опять рушились, и там, где еще вчера стояли здания университетов, неграмотные дикари строили свои шалаши. Кони кочевников щипали траву, выросшую на площадях некогда неприступных столиц. На Индию вновь опустилась ночь, а когда рассвело, все (народы, религия, язык и царские династии) снова были совсем другими.
Последняя глава индийской истории началась приблизительно полторы тысячи лет назад.
Поезд все еще вез меня через Индию на восток. Его колеса стучали на стыках рельсов, а мне казалось, будто я слышу, как часы дотикивают последние секунды отпущенного миру времени.
Еще день спустя я добрался до Варанаси. В Индии сотни священных городов, но этот – самый священный из всех.
Варанаси был битком набит жителями. И все они круглосуточно орали. Паломники, жуликоватые подростки, прокаженные, тело которых напоминало убегающее тесто, голые дети, продавцы наркотиков и полицейские с бамбуковыми дубинками. А между ними – коровы, собаки, обезьяны и козы с козлятами. Улицы здесь были такими узкими, что по некоторым пройти я так и не смог. Обитаема была каждая, даже самая крошечная щель. Этот город и состоял из одних щелей.
В первый же вечер я сходил прокатиться по реке Ганг. Протиснулся по тесным улочкам, пару раз чуть не грохнулся в темноте с высоченной набережной. Тротуары были выше щиколотки забиты фекалиями и жидкой грязью. Зато через каждый метр взгляд упирался в храм, часовню, слоноголовую статую или увитого цветочными гирляндами божка. Бесконечными рядами шли лавочки, торгующие всем необходимым для курения гашиша. Зазывалы хватали меня за руки.
