Я недоверчиво покачал головой, но Эль-Магари схватил карандаш и быстро набросал карту того района, а также наш будущий маршрут. И тем не менее все это звучало слишком сенсационно.
— А вы не поможете мне отыскать одного белого раба, который живет в Саудовской Аравии? — спросил я внезапно.
Эль-Магари внимательно посмотрел на меня.
— Здесь очень много белых рабов, — ответил он наконец. — Почти во всех гаремах живут белые рабыни.
— Но я имею в виду не рабыню, а белого раба.
И я изложил ему те отрывочные сведения, которые мне пока что удалось получить. Я рассказал, что приехал сюда заглянуть за «аравийскую чадру», но мысль о спасении шведа не дает мне покоя, и теперь мне приходится вносить немалые коррективы в свои планы.
— Я с удовольствием помогу вам рассказать всему миру о том, что происходит в Саудовской Аравии, и прежде всего о рабстве, — задумчиво ответил Эль-Ма-гари, кивая головой. — Правда, многим рабам здесь живется лучше, чем свободным людям… Но вы, во всяком случае, всегда можете рассчитывать на мою поддержку.
Эль-Магари уже не раз сталкивался с проблемой рабства.
Приняв ислам, он отправился в Мекку и по прибытии нанес визиты некоторым высшим сановникам города.
Однажды он сидел один в комнате и вдруг услышал, как разговаривают две женщины. Из этого разговора он понял, что одна из них была очень несчастна. Она говорила по-французски, и, когда Эль-Магари заглянул в соседнюю комнату, он увидел белую девушку лет пятнадцати, которая, рыдая, что-то говорила другой женщине, тщательно закутанной в покрывало.
К счастью, эта женщина вышла из комнаты, и Эль-Магари успел обменяться с девушкой несколькими фразами, из которых понял, что она родилась в Браззавиле, во Французском Конго, и ее привезли сюда против ее воли.
С большим трудом ему удалось уговорить хозяина дома, где он жил, и еще одного совладельца девушки продать ее за триста риалов. Он отвез девушку в небольшую деревушку в горах, где жил сам в это время, а через три месяца приехал в Джидду и передал ее на попечение французского консула. Консул же принял меры, чтобы она вернулась к своим родным.
Потом оказалось, что девушку похитили в Браззавиле в тот момент, когда она возвращалась домой из школы. Работорговцы отправили ее вверх по реке Конго и при первом же удобном случае продали в Саудовскую Аравию.
Я сказал Эль-Магари, что не хочу, чтобы он понапрасну рисковал из-за меня, и посоветовал ему сначала хорошенько все обдумать. Я вернусь на следующий день, и мы вместе обсудим будущие планы.
Когда на другой день я пришел к нему, мне не терпелось поскорее услышать его ответ. Но сам я не хотел заводить об этом разговор, и прошло немало времени, прежде чем мы перестали болтать о всякой всячине.
Между тем Эль-Магари послал своего мальчика-слугу за чаем, сунув в носик чайника скрученную трубкой грязную замусоленную бумажку. Это были деньги, которые мальчик заплатит за чай в ближайшей чайхане.
В Саудовской Аравии не очень-то стараются соблюдать правила гигиены.
Наконец Эль-Магари сказал:
— Я помогу вам найти белого раба, о котором вы говорите. На всех материках люди живут в полном неведении относительно того, что творится в Саудовской Аравии. Никто не верит рассказам очевидцев, рассказам, которые кажутся слишком фантастическими. Значит, нужны доказательства. Если человек, о котором вы рассказываете, вообще существует, его надо освободить во что бы то ни стало. И это будет самым лучшим доказательством.
— А подобное предприятие не опасно для вас?
— Я все взвесил. Ведь кто-то должен рискнуть. Вот давайте с вами посмотрим…
Эль-Магари достает большую карту Саудовской Аравии и начинает объяснять, какими путями можно добраться до тех населенных пунктов в пустыне, где мы сможем получить более подробные сведения по интересующему нас вопросу.
— Но мы знаем еще слишком мало, чтобы отправиться в путь, — говорит он. — Сначала надо исчерпать все имеющиеся возможности здесь, в Джидде. От властей вы ничего путного не добьетесь: они вообще будут отрицать, что в стране есть хоть один раб. Лучше пойти к Салему бен-Омару. Это один из главных бандитов Джидды, у него всюду есть шпионы, и если он захочет что-нибудь найти, то обязательно найдет. Но вот захочет ли он? Говорят, он сам торгует рабами…
Но прежде всего вам следует расспросить того гренландца, который живет в Джидде.
При этих словах я чуть не уронил чашку. Два дня назад я узнаю, что в Саудовской Аравии живет швед, и теперь еще и гренландец!
— Гренландец? — повторяю я недоверчиво, — Он эскимос?
— Нет, он такой же датчанин, как и вы. Но он приехал сюда из Гренландии (как потом оказалось, это было не совсем так) и живет здесь с женой и сыном.
— Давно?
— Давно.
— Где же он живет? И как его зовут?
— Зовут его не то Фриш, не то Фрис или что-то в этом роде. Он коммерсант. Третий дом слева со стороны пустыни, в северной части порта. Возле большой голубятни…
Датчанин из «врат в преисподнюю»
Встреча с соотечественником. — В «холодильном» ведомстве. — Зависть в Саудовской Аравии. — Два шейха вместо охраны. — «Вы знаете, кто он такой?»
Это была самая большая голубятня, какую я только видел за всю свою жизнь. Она была выкрашена в ядовито-зеленый цвет, и мне казалось, что вокруг нее должны носиться целые стаи голубей. Но я не увидел ни одного. И их никогда здесь не было. Вместо отверстий в стене голубятни были нарисованы черные круги. Один житель Джидды увидел однажды такую голубятню в Европе и решил, что она украсит его дом. Но он знал, что голуби очень пачкают и с ними много возни. Поэтому он предпочел ограничиться бутафорией.
Возле самой голубятни стоял «третий дом слева со стороны пустыни, в северной части порта». Названия улицы я не знал, потому что она вообще никак не называлась.
Дом был обнесен каменным забором. Я подошел к воротам и несколько раз нажал на кнопку электрического звонка. Ответа не последовало. Я в последний раз нажал на кнопку и отошел немного назад, чтобы лучше рассмотреть виллу, где проживало семейство из Гренландии.
Наконец я услышал голос женщины, которая изъяснялась на довольно исковерканном английском языке.
— Эй, вы европеец или американец? Я не вижу вас, вы слишком близко подошли к забору. Подождите минутку, я сейчас открою.
Наконец ворота открылись, в них стояла маленькая худая женщина лет сорока.
Когда я представился и сказал, что я датчанин, она улыбнулась с облегчением и воскликнула:
