Сегодня Мендоса — один из самых красивых городов Аргентины. Весь центр города утопает в море цветов и зелени, а аллеи обширных парков проникают даже в торговые районы. Ряды тенистых деревьев вдоль улиц и площадей получают живительную влагу из открытых оросительных канав, которые отделяют мостовую от просторных тротуаров. А из роскошной зелени глядит, самовлюбленно и капризно улыбаясь, богатый город, уставший от изобилия и всеобщего восхищения.
Если же смотреть на Мендосу с высоты Серро-де-ла-Глориа, со стороны памятника славным войскам Сан-Мартина, то она уже не кажется столь спокойной и уверенной в себе. Это всего-навсего оазис, затерявшийся в пустыне и прижатый к стене гор. На западе вздымаются к небу голые желто-бурые склоны Анд, вершины которых одеты белоснежным покровом вечных льдов. А на востоке, за зеленым поясом виноградников и садов, раскинулась до самого горизонта мертвая пустыня. Картина, открывающаяся с высоты птичьего полета, говорит о Мендосе еще больше; она как бы символизирует экономическую структуру всего края. Кажется, будто смотришь внутрь жемчужной раковины. Посреди лежит жемчужина аргентинских Кордильер — богатый и пышный центр Мендосы. Предместья окружают его подобно студенистой, бесформенной массе. Это окружение неустанно противится росту драгоценной, но чуждой ему жемчужины и обволакивает ее все новыми радужными слоями. А дальше, вплотную подступая к горам и пескам, лежит сама мендосская жемчужная раковина. Она-то и рождает все это богатство, оставаясь невзрачной, изнуренной в борьбе с чужеродным телом.
Весь этот край дикой, романтической природы, щедрого солнца и плодородной земли и есть подлинный источник богатства и красоты, так поразивших нас в сердце города. Но жизнь людей остается здесь такою же тяжелой, какой она была и во времена первых поселенцев. Их дома и по сей день строятся из досок и соломы, из необожженного кирпича и гофрированного железа. Бедность рабочих кварталов Мендосы особенно бросается в глаза, ибо она не прикрыта милосердной зеленью виноградников и фруктовых садов.
— Здесь вы не заблудитесь, — уверили нас в отеле. — Поезжайте вдоль трубопровода над дорогой, и когда он кончится, вы будете в Бодегас Хиоль.
Словно в сказке о волшебном клубочке.
Действительно, лучшего проводника нам нечего было и желать. Толстые трубы, укрепленные на четырехметровых столбах, тянулись вдоль дороги, пересекали, соблюдая правила уличного движения, перекрестки и наперегонки с машиной бежали среди глиняных ранчо и редких эвкалиптов. Нам вспомнились неуклюжие каменные арки старого римского акведука перед воротами Туниса.
— Да, такому водопроводу позавидовали бы даже древние римляне…
— Только ли римляне?
У этой мендосской достопримечательности и впрямь мало общего с рассеянными по Италии, Испании и Франции водопроводами, по каменным руслам которых вода с гор текла некогда к изнывающим от жажды городам. Ее нельзя сравнить с бесконечными змеями труб, ползущими по пустыням Среднего Востока, чтобы до краев наполнить бездонные утробы танкеров. Не похоже это и на Бирманское шоссе, вдоль которого военные стратеги протянули бензопровод, избавив тем самым грузовые машины от расточительных перевозок горючего для своих же собственных моторов.
Свою достопримечательность мендосцы называют просто: винодук.
Под весьма прозаическими триумфальными арками из железных труб, оплетенных изоляционной лентой, проезжают велосипедисты; тонкие металлические столбы сотрясаются от грохота грузовиков; вокруг спокойно ходят люди. Они уже забыли, что у них над головой и днем и ночью текут реки вина. Во время сбора винограда 60 тысяч литров драгоценного нектара перегоняется над мендосскими тротуарами каждый час. Полтора миллиона литров молодого вина перекачивается за сутки в бетонные пилеты складов, чтобы освободить дорогу новым рекам винного сусла.
— Вот бы тут приделать кран! — мечтательно говорят иностранцы, для которых винопровод в Мендосе — самая большая сенсация, и смотрят на невзрачные, ржавые трубы с таким видом, будто целый месяц у них во рту не было ни капли. — Неужели это еще никому не пришло в голову?..
Июньская Мендоса напоминает собой амазонского удава, заглотавшего телку и теперь во сне с наслаждением выжимающего калории из своей жертвы.
Давно уже не слышно в Мендосе скрипа двуколок и тарахтения грузовиков, которые в течение трех месяцев свозили сюда во всех окрестностей десятки тысяч тонн виноградных гроздьев. Давно улеглось буйное веселье, отзвенели песни участников vendimia — аргентинского праздника сбора винограда, — на целый год убраны в сараи аллегорические колесницы, и на девять месяцев рабочие закрыли досками пасти насытившихся виноградных прессов, чтобы в них случайно не попали куры.
И только чувствуется, как где-то внутри Мендосы во всех ее уголках, в тысячах бетонных бассейнов и в сотнях тысяч бочек совершается бурное перерождение моря искристой влаги, дарованной кордильерскими наносами и ледниковыми склонами Аконкагуа и Тупунгато и оплодотворенной живительной силой солнечных лучей. Кажется, будто видишь, как в подземельях Мендосы поднимаются кверху миллиарды воздушных бриллиантиков, как осаждается на дно отстой и как покрываются стены деревянных и бетонных камер рубиновыми наростами винного камня. Так солнце и вода с Кордильер превращаются в сладостный нектар.
Но действительность менее романтична.
На путях заводской железнодорожной ветки гремят звонкие буфера, и рабочие то и дело берут ящики с бутылками вина и аккуратно укладывают их в товарный вагон. На соседней линии очередь вагонов движется значительно быстрее. Здесь достаточно опустить шланг в цистерну и ждать, когда она наполнится до краев, о чем, звякнув, сообщает, сигнал, как у бензоколонки.
— За неделю мы отправляем двадцать пять таких вагонов, в каждом из них сорок тысяч литров, — замечает проводник. — А если к этому прибавить вино в бутылках и в бочках, то получится немножко побольше. Всего же наш завод отправляет каждый месяц примерно двенадцать миллионов литров вина.
Винные погреба Хиоль не единственные в городе, хотя они и вмещают в себя большую часть продукции Мендосы. А Мендоса не единственное в Аргентине место, название которого связывается с представлением о вине. О том, какое колоссальное количество вина выпивают аргентинцы за год, можно представить себе — и то приблизительно, — лишь заглянув в самую кухню виноделия.
От первой срезанной на винограднике грозди и до того момента, когда контролер повесит на дверь вагона, забитого ящиками с вином, свинцовую пломбу и сдавит ее клещами, проходит не день и не неделя, а много больше, хотя все предприниматели Мендосы желали бы другого, желали бы от всего сердца и — от всего кармана.
