— Черт его знает! Километров двадцать, возможно и все тридцать…
Пазио был там уже несколько раз, но точно определить расстояние не может: шел туда по очень извилистой тропе вдоль берега Марекуиньи. Я подсмеиваюсь над его смущением и говорю:
— Неважно, сколько километров: все равно, так или иначе мы доберемся туда. Главное то, что над индейской территорией светит такое чудесное солнце. Кажется, будет солнечно…
— Да! — торопливо подхватывает Пазио. — Это хорошее предзнаменование для нашей экспедиции.
На следующее утро являются бразильцы. Они приводят десятка полтора своих собак. Поскольку индейцы должны прибыть лишь через три дня, я решаю пока организовать небольшую охоту неподалеку от ранчо Гонзалеса.
Заметив наши серьезные приготовления, несколько нелюдимый хозяин заметно оживляется и просит меня принять его в число участников экспедиции на Марекуинью. Я отказываю: у меня и так уже много спутников, да и расходы приходится ограничивать. Мой отказ вызывает явное недовольство Гонзалеса, словно я нарушил какие-то тайные его планы. Недовольство хозяина замечает и Пазио:
— А, пес его бери! Гонзалеса считают приспешником Ферейро. Уж не хочет ли он сопровождать нас на Марекуинью в качестве «ангела-хранителя»?
Вечером, когда мы все сидим вокруг костра, неожиданно появляется гость. Мы изумлены: это капитон Моноис.
Капитон — человек в расцвете лет, широкоплечий, коренастый. Одет он, так же как и все местные кабокле, то есть ходит босиком, носит полотняную рубашку и полотняные сравнительно белые штаны. На голове у него огромная шляпа, сделанная из волокон растения такуара. Выступающие скулы, веки в форме треугольника, небольшой широкий нос и темно-коричневого цвета кожа придают лицу Моноиса явно монгольские черты.
Капитон чуть заметно улыбается, видя, какое впечатление произвел его приход. Он подходит к, каждому из нас, церемонно приветствует, протягивая руку, и в знак расположения по бразильскому обычаю хлопает каждого по плечу.
— О компадре3, ты ведь должен был прибыть только через три дня! — обращается к нему Пазио. — Разве случилось что-нибудь непредвиденное?
На ломаном португальском языке Моноис отвечает, что ничего особенного не произошло: он заехал сюда случайно, по пути к соседям. Скоро он вернется в свое тольдо, то есть в лагерь на Марекуинье, сразу же соберет людей, возьмет две большие каноэ и в назначенный срок, через три дня, приплывет к нам.
Моноис говорит это тихим низким голосом. Затем садится возле костра и вместе со всеми приступает к еде.
На следующий день капитон покидает нас. Уходя Моноис подает на прощание руку всем, за исключением меня. Просто обходит, не глядя в мою сторону, словно не видит меня.
Об этом странном поведении индейца я немедленно сообщаю Пазио, высказав предположение, что Моноис очевидно был рассеян. На лице Пазио отражаются изумление и озабоченность.
— Рассеянность? Нет! — отвечает он. В таких случаях Моноис не бывает рассеянным.
— Что же тогда? Не захотел проститься со мной?
— Не захотел.
— Почему?
Пазио пожимает плечами:
— Не знаю почему. Какая-то муха очевидно укусила его ночью. Это плохой признак, он не сулит добра.
Невольно вспоминая вчерашний вечер, не могу сдержать улыбки и выкладываю Пазио с притворным сожалением в голосе:
— А ведь солнце вчера предсказывало нам только хорошее!
— Тьфу! — презрительно кривится Пазио. — Такое уж здесь солнце, кабокле!? Порой оно выкидывает всякие глупые шутки.
К сожалению, на этом довольно невинном происшествии «плохие приметы» не кончаются. Следующий случай затрагивает нас более чувствительно. Моноис попросту не выполняет соглашения: в назначенный день он не является на ранчо. Гонзалеса и вообще не подает признаков жизни.
До полудня мы тщетно ждем его. Потом, не желая зря терять день, отправляемся на охоту. Под вечер мне удается подстрелить с лодки бразильского оленя, называемого здесь сеадо пардо, которого выгнали на меня наши собаки. Когда мы возвращаемся в ранчо, совсем темнеет.
Болек Будаш, поваренок экспедиции, услышав, что мы возвращаемся, выбегает навстречу и с беспокойством докладывает, что вскоре после нашего ухода прибыл какой-то индеец, который сидит в ранчо до сих пор. Болек хотел расспросить его, но индеец неразговорчив; из него ничего нельзя вытянуть.
— Где он? — спрашивает Пазио.
— Сидит в доме.
Идем к ранчо. Внутри — тьма египетская. Болек приносит от костра лучину, и при ее свете мы разглядываем пришельца. Это молодой индеец: ему, вероятно, не больше двадцати лет. Он лежит у стены и, кажется, спит. Когда мы входим, индеец приподнимается на локтях и, прищурив отсвета глаза, всматривается в собравшихся.
— Бао нойте!4 — доброжелательно приветствует его Пазио.
— Бао нойте! — едва слышно вполголоса отвечает он.
Пазио ждет, так как считает, что парень прибыл от Моноиса с вестью и начнет говорить первым. Но индеец таращит на нас глаза и молчит. Поэтому Пазио спрашивает:
— Откуда пришел?
— С Марекуиньи.
— Тебя послал к нам капитон Моноис?
Индеец одно мгновение колеблется, потом тихо говорит:
— Нет.
— Нет? — в изумлении повторяет Пазио. — Так зачем же ты прибыл сюда?
— Я иду к землякам в Фачинали и хочу тут переночевать.
— Когда ты в последний раз видел капитона Моноиса?
— Сегодня утром в тольдо.
— Почему капитон не приехал к нам?
— Не знаю.
— Когда приедет?
— Не знаю.
— Он ничего не передавал?
— Нет.
Индеец отвечает коротко, ворчливо, неохотно. В тоне его ответов сквозит явная неискренность. Так ничего и не узнав, мы выходим из дома. Ужинаем в неслишком веселом настроении. Тщетно пытаемся понять, что означает приход молодого индейца. Наконец, Пазио заявляет:
— По каким-то непонятным нам причинам Моноис не выполнил соглашения и вот прислал сюда шпиона, чтобы тот следил за нами.
Предположение, что непрошенный гость — шпион, на следующий день начинает оправдываться. Переночевав в доме, индеец никуда не уходит и остается в ранчо. Он часами не двигаясь сидит около дома, опершись спиной о стену, и зорко следит за всем, что происходит вокруг. Когда его вежливо спрашивают, скоро ли он отправится в Фачинали, парень отвечает, вызывающе усмехаясь:
— У меня еще есть время, много времени.
После полудня, так и не дождавшись Моноиса, мы сходимся в лесок на совещание. В доме остается только Болек: ему поручено присматривать за молодым индейцем. Становится ясно, что Моноис попросту обманул нас. Несмотря на это и наперекор трудностям, мы решаем отправиться на Марекуинью охотиться. Это будет не по вкусу Моноису, но очевидно мы как-нибудь договоримся с ним и поладим. А лодки пока что одолжим у Гонзалеса, их у него три. К счастью, мы захватили с собой достаточные запасы провианта — его хватит на две недели. Это сделает нас независимыми от настроений капризного Моноиса.
