Он видит, как один из камней начисто перебивает связывающую их верёвку. Оба без страховки висят над пропастью. Потом он слышит крик – большой камень упал Гущину на левую руку, которой он держался за скалу. Обливаясь кровью. Гущин несколько мгновений балансирует над кручей, почти теряя сознание от боли. Наконец ему удаётся восстановить равновесие. Абалаков быстро спускается к нему, надёжным узлом связывает перебитую верёвку, закрепляет её за выступ скалы. Потом приступает к перевязке. На левой ладони Гущина – большая рана, ладонь и указательный палец рассечены до кости, из раны лезет жёлтая соединительная ткань.
Абалаков накладывает повязку, туго её затягивает. Кровь не унимается, повязка промокает.
Надо скорее спускаться вниз, в ледниковый лагерь, к доктору.
Спускаться? А что будет дальше? Спускаться можно только вдвоём с Абалаковым, так же как и идти вверх Абалаков может только вдвоём с Гущиным.
Спускаться – это значит, что первая верёвка отказывается от восхождения, не выполнив ни одной из возложенных на неё задач, даже не установив лагеря на «б 400». Но без первой верёвки не пройдёт и вторая. Спускаться – значит сорвать восхождение.
И Гущин с перевязанной рукой, с промокающей от крови повязкой решил идти дальше.
Преодолён кулуар. Подошли к шестому «жандарму». Труднейший траверс над снежным кулуаром. Узкий карниз с крутым наклоном: камни покрыты льдом. Но слой льда слишком тонок: не держат кошки, нельзя рубить ступени. Сорваться – километровая пропасть. Страховка бесполезна – верёвку не за что закрепить. Сорвётся один – потянет за собою другого. Связаны на жизнь и на смерть.
Дошли до середины карниза. Вбили в стену крюк, привязали верёвку. Второй группе идти будет легче.
Карниз привёл к небольшой скалистой площадке. До верха шестого «жандарма», до фирна осталось несколько десятков метров. Но Гущин изнемог. Он не в состоянии идти дальше. Да и темно. Надо ночевать.
Палатку поставить нельзя – нет места для закрепления растяжек. Можно только лечь рядом, тесно прижавшись друг к другу.
Абалаков вбивает в скалу два крюка. Привязывает к ним себя и Гущина, чтобы ночью не скатиться вниз. Расстилает на площадке палатку. Альпинисты влезают в неё, укладываются.
Абалаков засыпает. Гущин не может спать – слишком сильно болит рука,
Среди ночи Гущин будит Абалакова. Рука распухла, повязка врезалась в живую ткань. Абалаков с трудом разрезает ножницами твёрдый от засохшей крови бинт, меняет повязку.
Утром преодолевают последние метры шестого «жандарма» и выходят на его вершину. Узкий длинный фирновый гребень, местами острый, образует переход с ребра на гигантские фирновые поля вершинного массива.
У начала гребня – маленькая площадка. На ней Абалаков и Гущин устанавливает две палатки – лагерь «6400».
Страшное ребро форсировано. Они – на его верхней грани. С одной стороны – обрыв в цирк Сталина, в мульду, откуда идут лавины. С другой стороны – отвесный склон к ледопаду Орджоникидзе.
Они уже выше почти всех окружающих вершин. Они смотрят сверху вниз на сахарную голову пика Орджоникидзе, у подножья которого разбит ледниковый лагерь. Лавины, всегда шедшие сверху, рождаются теперь где-то внизу под ними.
Весь мир – ниже их. И только вершина пика Сталина высится над ними больше, чем на километр. Её снежный массив, закрывая половину горизонта, подымается вверх мягкими уступами, сверкающими на солнце перекатами безграничных фирновых полей.
Миллионы лет тому назад в вулканических сдвигах, в судорогах, остывания расплавленной магмы, жидкого нутра нашей планеты, наморщилась здесь земная кора складками горных хребтов. Миллионы лет грызли ветры и туманы, морозы и жар солнечных лучей эти складки, создавая ущелья и крутые склоны, острые гребни и вершины, и среди них – высочайшую из всех, пик Сталина.
Когда глетчеры, совершая своё великое наступление на лицо земли, ползли с севера, от полюса, к югу, льды и снега одели её – эту высочайшую вершину – в броню фирна.
Тысячелетия стояла она, недоступная, недостижимая, сверкая на солнце ледяным холодом своих граней.
И теперь два пигмея, два ничтожно маленьких существа копошились на скалистой площадке у самых подступов к ней, собираясь нарушить её тысячелетний покой.
Между тем на маленькой скалистой площадке начинается будничный обиход людской жизни.
Абалаков набирает в кастрюлю снег для чая, ставит её на маленькую кухоньку, зажигая под ней белые кирпичики сухого спирта. Они горят едва видимым голубоватым пламенем. Снег тает, на дне кастрюльки остаётся немного воды. Кастрюлю приходится вторично набивать снегом. Больше часа уходит на то, чтобы добыть две кружки горячего чая.
После чая Абалаков хочет спуститься к подножью пятого «жандарма», чтобы занести наверх часть оставленного носильщиками груза. Но от этого пришлось отказаться – Гущин был слишком измучен.
Лёжа в спальных мешках, отдыхали от напряжений вчерашнего дня, прислушивались к мёртвой тишине ледяной пустыни, лишь изредка нарушавшейся отдалённым гулом лавин и камнепадов.
И вдруг вскоре после обеда услышали людские голоса. Внизу на скалах кто-то переговаривался. Все ближе и ближе, и в траверсе шестого «жандарма» над снежным кулуаром показываются фигуры Зекира, Нишана и Ураима Керима. Они преодолели ребро! Они идут медленно и осторожно, эти природные скалолазы. Они несут тяжёлый груз в спинных мешках и останавливаются на каждом шагу.
Абалаков радостно приветствует их, спускается им навстречу и сквозь брезент спинных мешков прощупывает гладкий алюминий радиостанции.
Ура! Станция миновала ребро, восхождение не сорвано, восхождение продолжается!
Абалаков приготовляет носильщикам пищу. Носильщики наспех закусывают. Они спешат: «большой начальник» приказал им ещё сегодня вернуться в лагерь «5900». Они надевают пустые спинные мешки, берут написанную Абалаковым записку и быстро спускаются вниз. Они исчезают в скалах шестого «жандарма». Где-то внизу теряются последние отзвуки их голосов. Тишина снова окутывает лагерь. Вечером носильщики вернулись на «5900», где их ждала вторая верёвка – Горбунов, Гетье, Цак и Шиянов.
Итак, станция была наверху. Но один из носильщиков – Зекир Прен – заболел. Острые ревматические боли. свели его коленные суставы, он с трудом передвигался на полусогнутых ногах. Его пришлось отправить вниз.
На другой день вторая верёвка с Нишаном и Ураимом Кери-мом пошла вверх. Нишан и Ураим Керим вторично форсировали ребро.
Уже стемнело, когда группа поднялась к лагерю «б 400», Дболаков дважды спускался до половины шестого «жандарма», помогая сначала Цаку и Шиянову, затем – Горбунову и Гетье.
