Вот что записал потом в своём дневнике Шиянов:
"31/VIII 1933 года.
Когда я высунулся утром из палатки, я был поражён происшедшей кругом переменой. Все было покрыто толстой пеленой снега, и густой ослепительно белый туман заставлял щурить глаза. Чтобы лучше разглядеть местность, я надел защитные очки. Рука у Гущина очень сильно болела. Примерно в 9 часов утра (часов у нас не было) мы начали приготовлять чаи и бульон магги. В магги я разломал две галеты. Поели. Гущин все время просил воды, потому что у него пересыхало во рту.
Часов в одиннадцать или в двенадцать мы, поразмыслив, решили спускаться. Шёл сильный снегопад, все было окутано густым туманом, и в такую погоду спускаться даже для здоровых альпинистов считается безумным предприятием.
Но питание наше было кончено и пережидать здесь непогоду значило потерять силы и быть обузой для спустившихся с «7000», тоже сильно измученных и почти без провианта. Мы связались на всю имеющуюся у нас верёвку (приблизительно 30 метров) и тронулись вниз.
С первых же шагов мы натолкнулись на серьёзные затруднения: мы не знали, куда нам спускаться – правее или левее, для того чтобы попасть на нужный нам снежник. Из прорывов тумана то там, то здесь выступают какие-то незнакомые утёсы громадных размеров и причудливой формы. Гущин шёл здесь поздно вечером, а потому ничего не знает, и дорогу отыскивал я. С большим трудом мы всё-таки подошли к крутому ледяному кулуару, по которому надо было спускаться вниз. Спуск очень труден. Крутые, покрытые снегом скалы незаметно переходят в лёд, по которому вдруг начинаешь стремительно скользить вниз. Спасает только ледоруб и верёвка. Задержавшись, вырубаешь себе для ног ступени и начинаешь страховать товарища.
Наконец подошли к верхнему крутому снежнику перед пятым «жандармом». Сумерки спускались на землю, делая все тёмным и таинственным. Начался сильный мороз (высота 6300 или 6200). Это был самый опасный момент спуска: крутой, градусов 75–80, ледяной склон спускается с гребня и обрывается в полуторакилометровую пропасть с отвесными скалистыми стенами.
Глубоко вдали и внизу, сквозь прорывы тумана, видны ледники и хребты. Гущин, как слабейший, идёт вперёд. Он осторожно нащупывает под снегом могущие выдержать его вес неровности и пересекает снежник. Я, прильнув к скалам, внимательно следил за его движением для того, чтобы в случае нужды вовремя принять меры для страховки. Вот он дошёл до середины льда и вбивает крюк в выступ скалы. Сейчас пойду я. К этому крюку я прицеплюсь карабином, чтобы страховать дальнейший спуск Гущина. Переход на длину верёвки берет не менее получаса – так надо осторожно и обдуманно двигаться.
Мы идём уже около пяти часов. Я настолько слаб, что – поддерживаю себя большим напряжением воли.
Мороз охватывает ноги, руки и заставляет дрожать все тело. Штурмовой костюм на мне превратился в ледяной футляр. Рукавицы – тоже лёд… Сквозь прорывы тумана я вижу неполный круг луны. Прямо передо мной вдруг вырастает гигантский пик Комакадемии. Он кажется немного опрокинутым на меня и очень близким, но это мираж в тумане. Со стены с шуршаньем падают лавины свежего снега. Я стою на середине ледяного склона, за пояс тянет карабин, которым я пристегнут к кольцу крюка. Гущин уже прошёл снег и ищет место, где бы вбить крюк для того, чтобы страховать меня…"
Шиянов следил за каждым движением своего товарища, балансировавшего над обрывом. Потом внезапная слабость охватила его. Организм, ослабленный отравлением и пятидневным недоеданием, не выдержал напряжения. Ледяной карниз над пропастью. Гущин, осторожно переставляющий ноги, – все это куда – то исчезло, расплылось в нахлынувших видениях другого мира. Шиянов увидел себя в Москве, в своей маленькой комнате в Плотниковом переулке. Чертёж самолёта новой конструкции лежал перед ним на рабочем столе. Он тщательно изучал его детали. Из-за стены доносились голоса родных. Потом кто-то постучал в дверь. – Войдите! – сказал Шиянов.
Никто не входил. Стук продолжался, все сильнее, все настойчивее…
Шиянов очнулся. Гущин стоял в 15 метрах от него в конце карниза и сильными ударами молотка вгонял в скалу крюк. Больной рукой он захватил канат, которым был связан с Шияновым.
Шиянов похолодел от ужаса. Жизнь Гущина зависела от его внимания, силы и быстроты, а он позволил себе забыться.
Гущин вбил крюк и накинул на него верёвку. Теперь он мог хоть отчасти страховать Шиянова, который шёл к нему по карнизу.
"…Гущин вбил крюк, и я слышу его призыв идти. Спрашиваю, крепок ли крюк, он неуверенно отвечает, что да. Я чувствую, что иду без страховки, но ничего не поделаешь. В сущности это все время так, потому что как может меня застрахо – вать человек с одной рукой, сам еле-еле держащийся на склоне? Но я очень осторожен и благополучно прохожу путь. Очень тяжело. Окоченевшие члены не повинуются.
Мы на узком скользком гребешке длиной метров пятнадцать. Гущин проходит, а я стою и слежу за ним. Если он оступится и полетит, то я сползу по другую сторону гребня.
Это единственный способ спастись. Вот он прошёл и так же следит за мной. Перед нами узкий, крутой скальный кулуар. Прямо на верёвке спускаю по нему Гущина, а сам лезу в распор по его стенам. Здесь есть опасный переход с этого кулуара на траверс скалы выпуклой формы. Все это на головокружительной высоте.
Была ночь, когда мы оказались перед лестницей последней стенки пятого «жандарма». Здесь я застраховался на два крюка и, спустив вниз Гущина по лестнице, спустился сам. Мы оказались на той самой площадке, где на пути наверх мы перегружали носильщиков.
Решили заночевать здесь, потому что было темно. Мы устали, а впереди было очень трудное место с большой лестницей и длинным траверсом по. выпуклой скале. Площадка, на которой мы остановились, была величиной в 2 квадратных метра. Светила луна, и туман носился густыми хлопьями, то там, то сям открывая седые, запорошённые снегом вершины и отвесные скалистые стеньг.
Мы оба закоченели и несколько времени пытались согреться. Когда у меня немного отогрелись руки, я начал раздевать Гущина и готовить ему все для ночлега. Штурмовые брюки настолько замёрзли, что нижнюю шнуровку пришлось разрезать. Куртка была, как жёсткий футляр. Эти вещи мы подложили под себя. Разложив спальные мешки, мы с трудом залезли в них. Я сразу впал в какое-то забытьё. Я лежал так, что ноги май до колен свешивались в пропасть, но, несмотря на это, я чувствовал себя очень удобно…"
Снег перестал. Ветер гнал по небу разорванные тучи. Где-то внизу взошла луна и залила все вокруг неверным светом. Она медленно карабкалась вверх по небосклону, ныряя в быстро несущиеся обрывки облаков. Их тени бежали по мерцающему серебру фирновых полей.
