— Ян, нам нет смысла выходить в четыре: будет холодно, снимать в темноте мы всё равно не сможем, да и, вообще, — на этих высотах мы с Сашей не в состоянии тебя ждать — это просто тяжело физически…
— Но вам ведь всё равно придётся меня ждать, — иначе, кого вы будете снимать на подъёме?.. А на вершине?
— Не знаю… Будем снимать тех, с кем пересечемся… Не обязательно снимать именно тебя…
— Это значит, я должен буду идти на вершину один?..
— Не знаю… А как ты сам это видишь?.. Мы несём аппаратуру, мы должны снимать… мы всё равно не сможем идти в твоём темпе…
Мы продолжаем какое-то время толочь воду в ступе, гася искры раздражения и взглядами апеллируя к Лёше, но чем он может нам помочь?..
Мы молчим. С оплывших за время ужина выступов потолка, с зарождающихся ледяных сталактитов, капает вода, капли стучат по капюшону куртки, отдаются в мозгу, мешают сосредоточиться. Шея затекла, поскольку уже целую вечность я сижу, склонив голову на бок, как удивлённая дворняга… Надо что-то решать, но голова — чугунная, и мыслительный процесс напоминает скорее броуновское движение, чем поступательное…
Наконец, я принимаю решение, право на которое никто не может оспорить:
— Если завтра будет погода, я выйду в четыре, а вы — когда захотите. В семь, так в семь. Если всё пойдёт нормально, где-то в районе вершины вы меня догоните, а если вы меня догоните намного раньше, то это значит, что мне там всё равно нечего делать, — я поверну вниз.
Я хотел спросить их, смогут ли они пойти вместе со мной до вершины и вниз, если догонят меня в разумные сроки, но после предыдущего разговора не повернулся язык…
— Если мы догоним тебя в районе вершины, мы подождём тебя и пойдём вниз вместе.
Я молча кивнул головой.
В два тридцать прозудел будильник, и то зыбкое нечто, в котором я пребывал, — обрывки снов, затекшая рука, соскальзывающий под уклон каремат, храп соседей — окончательно кристаллизовалось в леденящую реальность, в которой дыхание повисало в воздухе серебряной пылью, и в которой мне предстояло быть сильным, выносливым и принимать безошибочные решения.
На четвереньках, зарываясь по локти в рыхлый снег, выползаю из пещеры. Снежная пыль стекает в зазоры и прорехи одежды — молча матерюсь, стиснув зубы и задерживая дыхание. Выпрямляюсь, стою, пошатываюсь, смотрю на звёзды… Звёзды, звёздочки, звездулечки… — можно выходить…
Соскользнув обратно в пещеру, готовлю себе овсянку, строгаю в неё брусок сыра, крошу сухарь. Кто-то похрапывает, кто-то ворочается, кто-то голосом, похожим на безнадёжно треснувшее зеркало, спрашивает у меня погоду, затем — время…
Заливаю термос, одеваюсь, ещё раз проверяю собранный с вечера рюкзак и выползаю во мглу, в которой нет более звёзд, и загуливает, разминается, низенький ветерок — гонит взашей сонную позёмку.
Погода портится… Где кошки — вчера воткнул слева… Унесло?.. Кошки не может унести… кошки не может унести… кошки не мо… Справа! Ну да — справа… Чертовы ремешки… Снять перчатку… Чертовы ре… Блядь — соскочила!.. ещё раз… ещё раз… Теперь вторую…
На гребне метёт сильнее, но тропа хорошо видна, и не слишком холодно. Не помню, сколько времени я шёл, — возможно, около часа, а может быть всего полчаса, но шлось через силу: то ли недостаточная акклиматизация сказывалась, то ли «мотор» ещё не разогрет, то ли и то, и другое…
Когда я добрался до первых скал, уже вовсю мело. Присел, прислонился к скале.
Надо подумать… будем думать… думаем… Погода — дрянь, — это только начало… Идти можно — да, пока можно, но дальше что… В каком смысле «дальше»?.. Стоп… Думаем… В ТАКУЮ погоду ТАКИЕ как ты не начинают… История повторяется… Надо идти…
Иду ещё пятьдесят метров. Или сто… Или двести… Нахожу затишное место у очередных скальных выходов, сажусь, упираюсь лучом фонарика в снег меж пластиковых ботинок, думаю… Вот оно главное: В ТАКУЮ ПОГОДУ РЕБЯТА НЕ ВЫЙДУТ… Надо поворачивать…
Гора нависает надо мной — безликая, чёрная, я чувствую её враждебное присутствие, вижу стекающие во мраке ручьи холодного порошка, обрывки верёвок, шевелящиеся на ветру, как сухие патлы, — ночная мертвецкая… — я не хочу идти сквозь всё это, для чего мне это нужно?..
Ребята выйдут… ребята выйдут, потому что вышел я… Ещё хуже… Надо возвращаться…
Отрываюсь от скалы, бреду вниз по гребню. Прохожу пятьдесят метров. Или сто… Или двести… Зло выругавшись, выругав себя, поворачиваю и возвращаюсь к скалам: под скалой нет ветра, а минут через сорок начнёт светать… Сижу полчаса. Или двадцать минут… Или десять… Тупо наблюдаю, как на глазах заметает мои же собственные следы… Нет… к черту… хватить дурить… Встаю, бреду, посыпаемый колючими иглами, скатываюсь к пещере, спуская по склону волны сухого снега, вваливаюсь… Никто не спит…
— Погода дрянь…
— Правильно, что вернулся. Сегодня никто не выйдет…
Сперва допиваю чуть тёплые опивки из термоса, затем прихлёбываю свежий горячий чай… «Правильно, что вернулся»…
Мы спускаемся в базовый лагерь.
Ниже первого лагеря встречаю идущую вверх колону из десяти корейцев. Дежа вю…
От старого серпантина ничего не осталось: всё перекрыто гигантской лавиной, которая сошла за время нашего пребывания в верхних лагерях… Думаю: «что если?..» Нет… — если бы кого-то накрыло, нам передали бы по связи… Позже, сидя в столовой мы просматривали отснятый Гошей материал: по счастливой случайности ему удалось заснять эту лавину, в которую, по ещё более счастливой случайности, никто не угодил, хотя обычно на этом склоне всегда кто-нибудь да корячится…
Весь склон дрогнул и поехал, раскалываясь на огромные многоугольники, которые, в свою очередь, распадались на многоугольники помельче, а те — перемалывались в пыль, и вся эта неимоверная масса бесшумно сползала, соскальзывала, как соскальзывает на пол толстое пуховое одеяло.
Лавина была такой огромной, что склон горы показался мне частью макета, моделью — нашему мозгу трудно вообразить, что обвал может быть столь огромным…
Оказавшись на морене, поджидаю Лёшу, который, как обычно, медлителен на спусках.
Пошёл снег, потом — град, потом — дождь: непрерывная череда трансформаций и фазовых переходов.
Пока пересекали ледник, промокли насквозь. Брёдем в тумане, из которого ближе к лагерю вынырнули две фигуры и на румынском диалекте английского — словно галечка речная перекатывается — спросили, не видели ли мы группу румын: «три девушки и парень… не видели?..» Сюр… Растворились в тумане, как привидения.
На подходе к лагерю нас встречает Гоша с видеокамерой: снимает наш приход. Стараюсь идти ровно, не спотыкаясь, хотя, возможно, Гоша ищет именно этого: смертельной усталости, согнутых спин, потухших глаз. Плевать!.. Не дождётся… Не от меня… Я БОЛЬШЕ НЕ ИГРАЮ… С капюшона капает вода, мокрые брюки прилипают, холодят колени. Добредаем до палаток, роняем у входа лыжные палки и мокрое железо — всё, пришли…
