А сколько глупых вопросов он задает! Турист не видит разницы между феи и другими бананами, годовалый ребенок — и тот толковее его. Ни дома, ни красивые наряды островитян его не привлекают: сойдя на берег, он сейчас же устремляется в лес — дескать, вот где красота!
Но турист — хоть миллионер. Не то, что заготовщик копры. Эти тоже белые, но совершенно нищие. Правда, голова у них варит лучше, они не донимают людей глупыми вопросами. И с кокосовой пальмой умеют обращаться не хуже островитян, и лихо пьют кокосовое вино. Но они приезжают не сорить деньгами, а выкачивать их. Туристы и правительственные чиновники смотрят на них свысока. Заготовщикам недостает благородства. В общем, какие-то странные люди…
Поскольку мы прибыли на скромном туземном суденышке и сошли на берег в такую дрянную погоду, нас встретили с холодком. А когда мы, одетые в мокрое тряпье, побрели по дорожке, еле передвигая ноги, местные жители вынесли окончательный приговор: это белые самого низшего разряда.
Точно так же оценил нас жандарм Триффе, когда мы вместе с Вилли и Иоане постучали в дверь его конторы. Ибо белый, который всю свою жизнь провел в одиночестве среди полинезийцев, перенимает их взгляд на вещи.
Тощий человек в пробковом шлеме смерил нас мутным взглядом. Не вынимая из кармана правой руки, протянул левую Лив для приветствия. Затем повернулся к нам спиной и пригласил Вилли и Иоане переночевать у него, если им некуда пойти. На нас он больше не глядел. Что ж, вид у нас действительно был не особенно представительный.
Пошли дальше…
В дальнем конце деревни мы отыскали лавку мистера Боба, просто Боба и все, или Попе по-местному. Он встретил нас в дверях — толстый, улыбающийся, в коротких штанах. Волосатые ноги, разрисованные татуировкой руки… Наколотый на руке голубоватый якорек отлично сочетался со всем его обликом: сразу видно бывшего моряка, который осел на суше.
Но и здесь места для нас не было. Мистер Боб сообщил, что у него уже поселились два фотографа, больше некуда. И исчез в доме, пробурчав что-то насчет несносной погоды. Действительно, шел дождь…
Только теперь мы начали понимать, что в чем-то сделали промах. Жить дикарем — не комильфо. Нас окружал все тот же мир, основанный на борьбе за преуспевание. Мы бросили вызов здешним белым тем, что не считались с правилами приличия. Задели их гордость, самодовольное убеждение, что они не отстают от времени, живут не в каком-нибудь глухом захолустье…
Мимо прошли наши гребцы. Их приютили в католической миссии.
Вилли был родственником вождя и устроился у него.
Вспомнив совет Пакеекее, мы отыскали дом протестантского священника. Грязный, темный барак на отшибе был, может быть, попросторнее большинства здешних лачуг, но ничуть не уютнее. Все, кто исповедовали веру священника-протестанта, могли поселиться в его бараке.
Навстречу нам вышел улыбающийся босой священник в черном пиджаке и полинезийской юбочке. Он пригласил нас присоединиться к пастве. Помню страшно фальшивое псалмопение, калейдоскоп странных лиц — затем мы повалились на только что освободившуюся кровать и уснули.
Когда мы проснулись, был ясный день. Сквозь разбитое окно лучи солнца падали на кучу кофе, разложенного для сушки на полу. В соседнем помещении кто-то стонал и кашлял.
Лив стиснула зубы… Нет, здесь оставаться невозможно.
Мы достали из «непромокаемого» чемодана нашу лучшую одежду. Она слиплась от морской воды. Ничего! Зато будем хоть немного похожи на туристов!
Лив — в шелковом платье и в туфлях на высоких каблуках, я — в костюме и шляпе отправились, прихрамывая, в деревню. Великолепный эффект! Никто не смотрел на пятна и складки. Теперь мы в глазах местных жителей были туристами! Совсем другое дело.
Боб стоял в лавке, окруженный горластыми покупателями. Он отпускал варенье, жидкость для волос, фуражки с блестящими козырьками. Одна женщина попросила полметра резинки. Боб приложил кусок резинки к мерке, растянул его до нужной длины и отрезал. Затем подал изумленной покупательнице коротенькую резинку…
— Мистер Боб, — обратился я к нему, — нам бы кое-что купить…
Боб смотрел на нас и не узнавал.
— Слушаюсь, мистер, — вымолвил он наконец, вежливо поклонившись.
— Варенье есть? — спросил я.
— Есть, мистер, сколько банок вам надо?
— Давайте все.
— Ты с ума сошел, — прошептала Лив, глядя, как Боб тащит одну за другой целые охапки банок с заманчивыми этикетками.
Тсс, — ответил я, — надо пустить пыль в глаза.
Все, — с почтением в голосе доложил Боб, заставив половину прилавка разноцветными банками.
— Еще что-нибудь вкусное есть? — осведомился я.
— Конфеты, леденцы и шоколад, — отчеканил Боб, стирая со лба пот и не сводя с меня почтительного взгляда.
— Несите весь запас, — распорядился я. — А как насчет табака?
— Какой вы курите?
— Я не курю, мне для подарков местным жителям,
Зрители, окружившие нас, буквально облизывались,
видя, как Боб достает добрую порцию жевательного табака и длинный нож.
— Столько? — спросил он, примеряясь ножом.
— Чего там резать, все давайте, — небрежно бросил я, чувствуя себя Ротшильдом в деревенской лавке.
— А это что? — продолжал я.
— Жидкость для волос, с Таити прислали.
— Давайте.
Тут и Лив нашлась и стала отбирать товары для себя. Когда весь прилавок был завален покупками, мы угомонились.
Я вытащил свой самый большой чек, готовясь уплатить.
Что вы, это не к спеху! — всполошился Боб и торопливо схватил чек.
Мы вышли из лавки, чувствуя себя князьями. Условились, что покупки нам пришлют. Куда? Этого мы пока сами не знали…
Положение было исправлено. Отныне на нас смотрели как на людей.
На дороге нам встретились «фотографы», о которых Боб говорил накануне. Он — худой, длинный, обвешанный аппаратами, на одной руке браслет из кабаньих клыков. Она — маленькая, юркая, как дикая кошка, с пышной шапкой ярко-рыжих волос.
Они были для нас словно оазис в пустыне. Мы тотчас подружились. Мадам Рене Шамон, французская журналистка, прибыла на Хива-Оа с кинооператором, чтобы сделать фильм об острове, где некогда жил Поль Гоген. Название фильма — "По стопам Гогена". Они уже сняли первые кадры — дорожку от берега в глубь острова, по которой ходил великий художник.
Мадам Шамон была женщиной энергичной, не признающей никаких препятствий. А увидев наши ноги и услышав, где мы ночевали, она буквально взорвалась.
— Се т'юн скандаль! — кричала она. — Вы находитесь в колониях моей страны, и сегодня ночью миссис Хейердал будет спать по-человечески, хотя бы мне для этого пришлось уступить свою собственную кровать!
