— У вас нет жены? Ах, английский девушка очень понравится… такая красота… Послушайте, сэр…
Они будут счастливы, если вы купите хотя бы открытку.
Страсть к законности, которая так понятна британцам и приводит в такое недоумение арабов, поселилась и в древнем Вифлееме: в городе появилось новое учреждение — Вифлеемский полицейский участок.
— Правосудие! — воскликнет араб. — В старые времена, при турках, мы платили деньги судье и заранее знали, чем кончится суд, а теперь мы платим гораздо больше денег адвокату и ни в чем не уверены до самого конца. И это называется правосудие!
Этот полицейский участок — как новый экслибрис в старой-старой книге. Сама его новизна подчеркивает иллюзорность власти. В нескольких шагах от участка начинается главная улица Вифлеема — узкая, то ныряющая вниз, то взмывающая вверх, с бестолково толпящимися белыми домами. Даже на Родосе, Мальте, Кипре, где крестоносцы изрядно задержались и укрепились, нет ничего, что было бы настолько в их духе, как главная улица Вифлеема. Здесь до сих пор живут крестоносцы и смотрят на вас голубыми европейскими глазами. И пусть они называют себя арабами-христианами — лица у них фламандские и французские, а может быть, и английские. Какая-нибудь старушка, сидящая у белой стены, поднимет голову и взглянет на вас глазами с портретов Мемлинга.
Считается, что и фасоном одежды здешние женщины обязаны крестоносцам. Замужние носят высокие головные уборы с вуалью, заколотой под подбородком и ниспадающей на плечи и спину. Это то, что в средневековой Европе превратилось в высокий колпак с вуалью, — такие головные уборы у всех сказочных принцесс. Был ли этот фасон привезен в Палестину европейскими женщинами во времена крестовых походов или возник здесь, на Востоке как убор с серебряным рогом, который только недавно перестали носить сирийские женщины, и потом перекочевал в Европу, — сказать не могу. Но те, кто изучал местную одежду и влияние крестовых походов на Вифлеем, сходятся на том, что и головные уборы, и лица под ними — наследие Иерусалимского королевства.
Почему бы и нет? Вифлеем — совершенно христианский город. В наказание за неповиновение мусульман около века тому назад выдворил отсюда ужасный Ибрагим-паша, о котором в Вифлееме хранят такую же память, как о судье Джеффрисе в Уилтшире. Да, в последнее время некоторые мусульмане вернулись, но очень немногие.
Веками христиане, то есть, если хотите, потомки крестоносцев, жили в Вифлееме, держались довольно обособленно, и все же вступали в смешанные браки, сохраняя, таким образом, здесь европейскую кровь.
2
Сам городок маленький и не испорчен внешним влиянием. Часть главной улицы занимают магазины и мастерские. А она настолько узкая, что сапожник, сидящий на одной стороне, не повышая голоса, может переговариваться со своим приятелем-бакалейщиком, устроившимся на другой.
Вифлеем показался мне мирным и добрым городом. Если в Иерусалиме ощущаешь напряженность духовного конфликта, то Вифлеем — городок спокойный и, думаю, счастливый. Мусульманство здесь под замком, его почти не слышно. В Вифлееме только один муэдзин и очень много колоколов.
Временами мне казалось, что если бы белые домики окружали деревья или заросли бугенвиллей, я вполне мог бы себе представить, что нахожусь в маленьком андалузском городке. Но не получается. Мешают раскаленные солнцем холмы Иудеи на горизонте.
Когда-то я читал рассказ, кажется, Герберта Уэллса, там герой внезапно обнаруживает в обыкновенной стене дверь, ведущую в сад Гесперид. Я вспомнил об этом в Вифлееме, наткнувшись на дверь в массивной стене. Дверца была такая низенькая, что даже карлику пришлось бы нагнуться, чтобы пройти. Стена принадлежала храму Рождества Христова. Говорят, что все двери в храм, кроме этой, давным-давно замурованы, а эта нарочно сделана такой низенькой, чтобы неверные не смогли ворваться сюда верхом и порубить саблями прихожан.
Но стоит войти, разогнуться и поднять голову, как тут же окажешься — в Риме! Это Рим Константина Великого, или, я бы сказал, Новый Рим. Ничто в Палестине меня так сильно не удивляло. Ожидал увидеть обыкновенную восточную богато украшенную церковь, темный, перегруженный алтарь, беспорядочно расположенные лестницы и коридоры перестроенного здания — и вот оказываешься в холодной, суровой римской базилике. Массивные коринфские колонны из какого-то грубого красного камня поддерживают крышу и делят пространство на главный и боковые нефы. Эту церковь построил Константин Великий в знак того, что стал христианином. Чудо, что она сохранилась, — другие храмы того времени обратились в пыль. Итак, самый ранний христианский храм действует и выглядит почти таким, каким его когда-то построили. На стенах сохранились остатки потускневшей золотой мозаики.
Я взглянул на потолок: осталось ли что-нибудь от английского дуба, которым король Эдуард IV укрепил крышу церкви Рождества Христова. Он велел спилить лучшие дубы и еще послал тонны свинца в Венецию, откуда все это переправили в Яффу. Здесь драгоценный груз приняли францисканцы и отправили в Вифлеем. Думаю, что свинец турки в XVII веке расплавили, а пули, отлитые из него, использовали против той самой Венецианской республики, которая послала его в Палестину. Но как знать, может быть, в потолке римского нефа сохранился кусочек дуба, возросшего в лесах Англии XV века.
Церковь выстроена над пещерой, в которой за два столетия до принятия Римом христианства появился на свет Иисус. Возможно, во времена Адриана этот грот был священным для христиан. Император, чтобы унизить и оскорбить их, а пещеру осквернить, как пытался осквернить Голгофу, построил над ним храм Адониса. Константин снес этот храм и поставил на его месте храм Рождества Христова. Во всем этом есть нечто трогательное: Римская империя пока не поняла, что это за новая вера, но, сама себе удивляясь, преклоняет перед ней колени. И все же чувствуется, что эти колонны — скорее, колонны храма Юпитера, чем христианского храма.
В церкви шла служба. Я думал, что в хоре поют монахини, но это были обычные вифлеемские женщины в тех самых головных уборах с вуалями. Под высоким алтарем находится пещера, которая по традиции считается местом рождения Христа. Туда ведут ступени по обе стороны от хоров. Мне пришлось прижаться к стене, спускаясь по темной лестнице, потому что навстречу попались двое чернобородых греческих монахов в облаке ладана.
Серебряные светильники лишь слегка рассеивают мрак в пещере. Она небольшая — около четырнадцати ярдов в длину и четыре ярда в ширину. Стены затянуты материей, везде — застоявшийся запах ладана. Отодвинув ткань, вы увидите грубые, покрытые копотью стены. Золотая и серебряная церковная утварь поблескивает в слабом свете пятидесяти трех светильников.
