Перпиньянцу не приходило в голову винить в чем бы то ни было Марселя. Он считал, что презрение Луизы к жениху объяснялось исключительно очевидной ничтожностью и неисправимой глупостью Агафокла.
На следующий день в семь утра караван покинул городок Дайя. Животные и люди, все были бодры и полны сил. Погода стояла благоприятная. Небо, туманное на заре, вскоре прояснилось. Дождь явно не предвиделся. Тучи так редко собираются в провинции Оран, что среднегодовая величина осадков не составляет и половину того, что выпадает в других районах Алжира. К счастью, если небо не одаряет землю влагой, то это с успехом делают многочисленные реки.
Чтобы добраться из Дайи и Себду наикратчайшим путем, надо преодолеть двадцать два километра по тракту, идущему в Ра-эль-Ма, а оттуда проехать семьдесят четыре километра на поезде, следующем до указанного конечного пункта через Эль-Гор. Если же кто-то решится преодолеть данное расстояние, не прибегая к услугам железной дороги, то должен помнить, что переход окажется весьма тяжелым, поскольку в этом гористом крае сплошь и рядом простираются безлесные места, лишенные спасительной тени.
Выйдя из Дайи, караван, как бы быстро ни передвигался, рассчитывал достичь Эль-Гора только вечером. Путешественники устали. Верблюды, лошади и мулы тоже имели основания сетовать на трудности, хотя и не жаловались.
По пути попадались многочисленные реки и речушки — Эн-Сба, Эн-Бахири, Эн-Сисса, притоки Уэд-Мессулена, а также оставшиеся от прошлых веков руины — берберские, древнеримские, магометанские. За первые два часа туристы прошли двадцать километров — до железнодорожной станции Ра-эль-Ма, расположенной между Сиди-бель-Аббесом и Великим Плато и являвшейся самой южной точкой, которую туристы предполагали достичь во время кругосветки.
Далее дорога изгибалась наподобие гигантской дуги, соединявшей Ра-эль-Ма с Эль-Гором, который не следует путать с вышеназванной железнодорожной станцией, хотя здесь и вовсю кипела работа по прокладке по левому берегу Уэд-Хакайи рельсового пути, начинавшегося от станции Мажанта и шедшего на подъем с высоты в девятьсот пятьдесят пять метров до высоты в тысячу сто четырнадцать метров. После короткого привала, сделанного в этом месте, караван вошел в небольшой, площадью в четыре тысячи гектаров, лес Хакаиба, отделенный от леса Дайя рекой Уэд-Хакайя, чьи воды удерживались плотиной, возведенной выше Мажанта.
Когда путешественники в полдвенадцатого прошли через чащу и оказались на противоположной стороне зеленого островка, агент Деривас, предварительно посовещавшись с проводником Моктани, заявил:
— Господа, предлагаю вам позавтракать в этом месте.
— Такое предложение всегда приятно, тем более, когда помираешь с голоду! — ответил Жан.
— Мы и вправду помираем с голоду! — добавил месье Дардантор. — У меня в брюхе пусто…
— А вот кстати и река! И значит — свежая чистая вода! — заметил Марсель. — Понравилось бы только это место дамам…
— Учтите, — продолжал Деривас, — до леса Ургла — а это двенадцать-пятнадцать километров сквозь сплошные посадки альфы — мы нигде не встретим тени…
— Ну что ж, привал так привал! — заключил месье Дардантор при полной поддержке спутников. — Но что касается наших женщин, то им нечего бояться солнечных лучей: шарабан — надежное укрытие. Да и нам, мужчинам, достаточно лишь заглянуть в лицо дневному светилу, как оно само прикроет наши очи…
— И будем мы, словно спящие совы! — подхватил Жан.
Как и накануне, позавтракали продуктами из фургона, запасы которых были предусмотрительно пополнены в Дайе, с тем, чтобы их хватило до самого Себду.
За время пути между большинством экскурсантов установились теплые, доверительные отношения. Но месье Эсташ Орьянталь по-прежнему держался обособленно.
В целом путешествие доставляло туристам огромную радость, и они заочно поздравляли компанию, которая, к полному удовольствию своей клиентуры, предусмотрела буквально все.
Марсель был исключительно предупредителен, и месье Дардантор инстинктивно гордился им, словно отец. Перпиньянец старался сделать так, чтобы юношу оценили, и однажды у него непроизвольно вырвался крик души:
— Дорогие дамы, я знал, что делал, когда спасал нашего дорогого Марселя, вытащив его…
— Из вагона, объятого бушующим пламенем! — не смог удержаться от завершения фразы Жан.
— Отлично! Отлично! — вскричал месье Дардантор. — Это моя фраза, и в ней дышат огнем великолепные слова! Она тебе по душе, Патрик?
Слуга ответил с улыбкой:
— Действительно, это прекрасная, энергичная фраза, и когда сударь выражается столь академически…
— Ну что ж, господа, — сказал перпиньянец, подымая стакан, — за здоровье присутствующих здесь дам… и наше тоже! Не забудем, однако, что мы находимся в стране Вечно Благословенного Пышнословия!
— Долго он такой стиль не выдержит! — прошептал Патрик, опуская голову.
Само собой разумеется, месье и мадам Дезирандели находили Марселя все более невыносимым — щеголеватым красавчиком, подлизой, фатом, позером — и дали себе зарок просветить месье Дардантора на этот счет. Впрочем, задача сия была трудновыполнимой, поскольку в данном вопросе перпиньянец выказывал нешуточное упрямство.
В половине первого корзинки, бутылки, посуду вновь уложили в фургон. Но только туристы собирались продолжить путь, как услышали встревоженный голос агента Дериваса:
— А где месье Орьянталь?
Никто не видел, куда исчез этот человек, хотя участие в общем завтраке он принимал со всей присущей ему пунктуальностью и обычным аппетитом. Что же с ним могло случиться?
— Месье Орьянталь! — зычно прокричал месье Дардантор. — Куда же делся наш петух с карманным телескопом?.. Эй, месье Орьянталь!..
Но ответа не последовало!
— Не можем же мы бросить этого господина на произвол судьбы! — категорически заявила мадам Элиссан.
Ясно, так поступить было нельзя. И все кинулись на поиски пропавшего звездочета, обнаруженного довольно быстро в одном из уголков леса, где он нацелил подзорную трубу на северо-запад.
— Не будем его тревожить, — сказал месье Дардантор, — ведь он изучает горизонт! Знаете ли вы, что этот чудак способен оказать нам немалые услуги? Если наш проводник заблудится, месье Орьянталь, зная только положение солнца, определит нам направление…
— На фургон с провизией, — завершил Жан.
— Воистину так!
Ту часть округа Улед-Балага, через которую пролегал маршрут наших землепроходцев, устремившихся к Эль-Гору, занимали обширные плантации альфы. Дорога, теснимая злаками, была столь узка, что шарабаны могли проехать по ней, лишь следуя друг за другом.
Дрожащий зной повис над огромными пространствами, и экипажи пришлось прикрыть тканью. Если Марсель и проклинал когда-либо небесное светило, то именно в этот день, поскольку хорошенькое личико Луизы безнадежно исчезло за занавесками. Что касается Кловиса Дардантора, то он, задав немалую работу своим потовым железам, разместился кое-как между горбами верблюда и «бедуинствовал», как подлинный сын Магомета. Вытирая лоб, перпиньянец, наверное, сожалел, что на нем нет белой чалмы, способной защитить «черепушку» от низвергавшегося сверху нещадного пламени.
— Черт побери, ну и жара! — выругался наш друг. — Она раскалилась добела, эта передвижная печка, что столь долго ползет от одного конца горизонта к другому! Проклятые лучи так и лупят по моей тыкве!
— По голове… если угодно сударю! — решил поправить хозяина Патрик.
На северо-западе обозначилась темная кромка леса Ургла, на юге взметнулось уступами Великое Плато.
В три часа караван вошел в древостой, где под непроницаемой кроной зеленых дубов легко дышалось свежим, живительным воздухом, насыщенным запахом трав и листвы.
Лес Ургла, занимавший не менее семидесяти пяти тысяч гектаров, заслуженно считался одним из самых больших в регионе. Пересекавший его участок дороги протяженностью одиннадцать-двенадцать километров был по решению властей значительно расширен и стал, таким образом, доступен для колесного транспорта, чем и воспользовались туристы, которым надоело передвигаться вереницей. Всадники подъехали к шарабанам, освобожденным от пологов. Путешественники обменивались веселыми репликами, а месье Дардантор, напрашиваясь на поздравления, в которых и так никто ему не отказывал, за исключением Дезиранделей, мрачных, как никогда, без конца повторял:
