– Да ведь из некоторых фавел открываются самые красивые виды на Рио-де-Жанейро! – заявила я, пожав плечам. – Из фавелы Виджигал вообще открывается круговой обзор Атлантического океана.
– Но это же трущобы, – возмущенно замотала головой Карина.
– Трущобы на берегу океана с видом на море. Завтра тут может возникнуть элитный байру.
– Никогда. Это невозможно.
– Почему?
– Просто потому что.
– Что, по-твоему, лучше – жить в вонючей высотке на задворках Копакабаны или в собственном доме у моря с лучшим в мире видом из окна?
– Там слишком опасно.
– Но если бы не было опасности?
– Тебе не понять Бразилию.
– Да, не понять.
Все потому, что у меня нет такого обостренного чутья на нищету, как у них. Это моя привилегия и роскошь, потому что я мотаюсь по миру и эти страны мне не родные.
Вверх в фавелу вела отлогая ухабистая дорога. Вход мрачно обозначали две заброшенные фактории в стиле ар-деко, с разбитыми окнами и почерневшими от граффити стенами. Вдоль недостроенной дороги выстроились прилавки с хот-догами и «супермаркеты», источающие смрад гнилых продуктов. На обочинах играли дети, ревели мотоциклы, за сидящими на них длинноногими девицами вился по ветру шлейф огненно-рыжих волос, матери смотрели мотоциклам вслед, покачивая на бедре младенцев и стряхивая малышей-ползунков, которые цеплялись за их колени. В узких закоулках, ведущих к домам, на недостроенных стенах сидели красивые, строгие молодые мужчины и женщины и провожали нас взглядами без тени улыбки. Не улыбался и Фабио, только касался полей шляпы и держал на виду свою кавакинью.
Около одного дома, полного детей, он задержался и запел. Красивые кареглазые дети босиком брызнули из окон и дверей, окружили Фабио, а одна толстушка лет пяти протолкалась в первый ряд и выкрикнула просьбу – какую песню спеть. Фабио выполнил заказ, и девчонка стала петь и танцевать, подражая девочке, сыгравшей главную роль в «Сиротке Анни».
Какие-то молодые женщины, проходя мимо, прокомментировали:
– Какая прелесть. Смотри-ка, ребята пляшут и поют.
Мы, повернувшись, заулыбались в ответ – ни дать ни взять, встреча в Африке с бедными, но радостными детьми трущобы, прямо хоть фотографируйся на память, – но тут какая-то девчушка подняла камень и запустила им в одну из женщин с криком:
– Отвали, сука старая!
Женщина ловко увернулась от камня и захихикала, как будто ждала именно такой реакции. У меня отвисла челюсть, Фабио заржал, а девчушка, обменявшись с нами ехидным взглядом, разулыбалась во весь щербатый рот.
Центральная улица так называемого burraco quente – это приблизительно переводится как «горячая дыра»: имеются в виду постоянные вооруженные стычки между полицией и местным населением – оказалась на удивление веселым местом. Старики и старухи играли в карты и пили пиво за деревянными столами под звуки самбы, что доносились из разбитых приемников. Зеленые, голубые и желтые флаги, повешенные между домами, слабо колыхались на ветру, а дети – казалось, их тут сотни – носились взад-вперед, хохоча и дергая веревки воздушных змеев. Я осознала, что здесь все же чуть менее безоблачно, чем в среднестатистической деревеньке, только преодолев самодельную баррикаду, созданную, чтобы не пропускать в фавелу полицейские автомобили, и наткнувшись на вооруженных trafi cantés,[55] подпиравших стенки в обнимку со своими видавшими виды АК-47,[56] а потом на парней, открыто продающих на улице кокаин.
Фавелы Рио-де-Жанейро – укрепленные крепости, защищенные препятствиями из бетонных опор и управляемые в основном наркобандитами. Туда нельзя войти, не отчитавшись перед вооруженными патрулями у входа, несмотря на то что они как будто даже рады визиту туристов, желающих осмотреть их район. Они даже немного позируют, красуются, показывая им килограммы наркотиков в сумках и свои начищенные серебристые стволы.
Маурисио Баррето, отец Фабио, родился в burraco quente. Фабио никогда не видел ни его, ни двух его единокровных братьев, потому что все они погибли молодыми. Теперь они – просто часть статистики, несколько пунктов в данных по среднегодовому числу жертв, убиваемых полицией Рио-де-Жанейро (около 1200 человек). Но в свое время Маурисио был яркой личностью. В семидесятые годы он побывал в Илья-Гранде, островной тюрьме, где белые «политзаключенные», брошенные туда тогдашней военной диктатурой, разрабатывали планы для банды торговцев наркотиками «Команду Вермелью». Дело в том, что вместе с белыми «узниками» туда помещали и чернокожих «преступников» – в надежде, что последние довершат дело, начатое в пыточных камерах безмятежных садов Кампос Сантана.[57]
Однако все вышло по-другому. Вместо того чтобы уничтожать друг друга, две группы объединили усилия и выработали план вооруженной борьбы, опиравшийся на твердую валюту неимущих классов Латинской Америки – на белый порошок. Плевать на кустарное производство и прочую лабуду – вместо этого станем продавать кокс и травку соседским деткам из приличных семей, а на вырученные деньги финансировать свои общины: здравоохранение, образование и… ну конечно – Карнавал!
Ситуация в семидесятые годы для беднейших слоев населения была хуже некуда – переведенный на многие языки мира дневник Каролины Марии де Жезус[58] в шестидесятые стал потрясающим свидетельством, повествующим о жизни в фавелах, из которых нет исхода, о каждодневной борьбе с голодом, болезнями и полицией. Обитатели фавел занимались наркотиками, готовили армию, которая их защищала, и вооружались сами, добывая оружие у коррумпированной и низкооплачиваемой полиции.
Старый как мир трюизм, гласящий, что власть развращает, в этой ситуации перестал отражать истину. Вскоре возникновение жестокой преступной группировки, называемой «Терсейру Команду» («Третья команда») – наряду с некоторыми другими факторами, – вынудило правительство сформировать элитные ВОРЕ. Низкие зарплаты в ВОРЕ, в свою очередь, привели к появлению отрядов частной полиции. Сейчас в Рио-де-Жанейро бушует настоящая городская война, хотя никто не желает этого признавать, – прежде всего по той причине, что признание факта военных действий потребовало бы от правительства выработки какой-то идеологической позиции. Это было бы слишком, даже для среднего класса в Рио, признать, что демократическое правительство ведет войну, причем не под таким благопристойным предлогом, как, например, самооборона, или не таким важным, как защита прав человека, и даже не за нефть – тоже вещь достаточно необходимая, – они просто воюют с бедняками. Черные, бедные и бездомные – вот три исчадия зла в Рио-де-Жанейро.
