— Имя моего отца вовсе не Снасс, — сообщила она Смоку. — Снасс — это только его индейское прозвище.
Смок много узнал в тот день и в последующие дни, когда все население лагеря двинулось по следам карибу. Его спутники были настоящими дикими индейцами — теми самыми индейцами, к которым много лет назад попал Энтон и от которых ему удалось ускользнуть. Зимой они кочевали по восточной окраине своих владений; на лето же обычно уходили на север, в тундры на берегу Ледовитого океана, и на восток до Лусквы. Какая река называлась у них Лусквой — Смоку так и не удалось выяснить; не могли объяснить ему это ни Лабискви, ни Мак-Кэн. Иногда Снасс ходил с отрядом опытных охотников на восток, через Скалистые Горы, за озера, за Маккензи, в глубь Баррен-Граундз. В одном из этих походов и была найдена шелковая пататка, в которой теперь жила Лабискви.
— Она принадлежала экспедиции Миллисента и Эбдьюри, — сообщил Снасс Смоку.
— А! Припоминаю. Они охотились на мускусных быков. Спасательная экспедиция так и не нашла их.
— Зато я нашел их, — сказал Снасс. — Но оба уже были мертвы.
— А у нас еще никто об этом не знает. Не было никаких известий от них.
— Известий отсюда не бывает никогда, — любезно заверил его Снасс.
— Вы хотите сказать, что если бы даже они были живыми, когда вы наткнулись на них…
Снасс кивнул.
— Они остались бы со мной и с моим народом.
— Однако Энтони удалось выбраться, — подзадорил его Смок.
— Не припомню такого имени. Как давно это было?
— Лет четырнадцать-пятнадцать назад, — сказал Смок.
— А, знаю! Значит, в конце концов он все-таки пробился! Вы знаете, я за него боялся. Мы прозвали его Длинные Зубы. Сильный был человек!
— Был тут и Ла Пирл, лет десять назад.
Снасс покачал головой.
— Он нашел следы ваших стоянок. Дело было летом.
— Ну да, тогда все ясно! Летом мы уходим на сто миль к северу.
Но как ни старался Смок, ему так и не удалось найти ключ к биографии Снасса до того момента, когда этот шотландец поселился в далекой северной пустыне. Он был человеком образованным, но за последние годы не прочел ни одной книги, ни одной газеты. Он понятия не имел о том, что творится на белом свете, и не проявлял ни малейшего желания знать это. Он слышал о юконских золотоискателях и о клондайкской горячке. Но на его территории золотоискатели не показывались, чему он был очень рад. Внешний мир не существовал для него. Он не выносил даже упоминания о нем.
Лабискви тоже ничем не могла помочь Смоку в его изысканиях. Она родилась в охотничьем лагере. Ее мать умерла, когда ей было шесть лет. Мать была очень красивая, единственная белая женщина, которую Лабискви когда-либо видела. Все это она рассказала ему задумчивым тоном; тем же задумчивым и мечтательным тоном она всячески давала ему понять, что ей известно о существовании огромного внешнего мира, ворота которого были замкнуты ее отцом. Но она скрывала от него, что знает об этом мире. Она давно поняла, что одно упоминание о нем приводит отца в бешенство.
Энтони как-то сказал одной женщине-индианке, что мать Лабискви была дочерью видного служащего Компании Гудзонова залива. Впоследствии это было передано Лабискви. Но имени своей матери она так и не узнала.
Мак-Кэн также никуда не годился в качестве справочника… Он не любил авантюр. Дикая жизнь была для него ужасом, а между тем ему пришлось прожить этой жизнью девять лет. Он поступил в Сан-Франциско на китобойное судно, но, доплыв на нем до мыса Барроу, дезертировал вместе с тремя товарищами… Двое из них умерли, а третий бросил его во время жуткого перехода на юг. Два года прожил он у эскимосов, прежде чем набрался храбрости отправиться на юг, — и вот в нескольких днях пути от поста Гудзоновой Компании попал в руки Снассовых индейцев… Дэнни Мак-Кэн был маленький, тупой человек с больными глазами. Он мечтал только об одном и только об одном мог говорить — о возвращении в дорогой его сердцу Сан-Франциско, к благословенному ремеслу каменщика.
V
— Вы первый интеллигентный человек, попадающий к нам, — сказал Снасс Смоку, беседуя с ним как-то вечером у костра, — кроме старика Четырехглазого. Так его прозвали индейцы за его очки. Он был профессором зоологии; умер год назад. Мои ребята подобрали его в верховьях Паркюпайны — он отбился от экспедиции. Четырехглазый был интеллигентным человеком — да, но и сумасшедшим тоже. Он был чертовски рассеян, но хорошо знал географию и обработку металлов. На Лускве — там есть уголь — устроил несколько очень приличных кузниц, а также чинил нам ружья и обучил этому искусству нашу молодежь. Умер он в прошлом году, и мы очень жалели о нем. Заблудился, конечно, по своему обыкновению, и замерз на расстоянии мили от лагеря.
В тот же вечер Снасс сказал Смоку еще и следующее:
— Вам бы следовало найти себе жену и устроиться самостоятельно. Это гораздо удобнее, чем жить с молодежью. Девичьи костры — нечто вроде праздника девственницы — будут зажжены только в середине лета, когда пойдет лосось. Но если вы хотите, я могу устроить их и раньше.
Смок рассмеялся и покачал головой.
— Прошу помнить, — спокойно закончил Снасс, — что уйти удалось одному Энтони. Ему повезло — повезло совершенно необычайно.
— У моего отца железная воля, — говорила Лабискви Смоку. — Четырехглазый обыкновенно называл его Ледяным Пиратом — не знаю, что это значит, — или Владыкою Мороза, Пещерным Медведем, Первобытным Зверем, Царем Карибу, Бородатым Леопардом и еще по-разному. Четырехглазый любил такие слова. Он-то, главным образом, и научил меня говорить по-английски. Он вечно шутил. С ним невозможно было говорить. А когда я сердилась — называл меня своим охотничьим гепардом. Что это такое?
Она щебетала с увлечением и детской наивностью, которую Смок никак не мог согласовать со зрелой женственностью ее фигуры и лица.
Да, ее отец был строг. Все боялись его. В гневе он был страшен. Вот, например, племя Дикобразов. Через них и через племя Лусква Снасс продавал свои шкуры компанейским факториям и пополнял свои запасы снаряжения и табака. Он всегда был честен, а вождь Дикобразов начал обманывать его. И Снасс, после двух предостережений, сжег его поселок; затем в бою было убито около двадцати человек из его племени. Зато обмана больше не было. Однажды, когда Лабискви была еще совсем маленькой, был убит один белый, пытавшийся бежать. Нет, отец сам не убивал его, он отдал приказание молодежи. Ни один индеец не смел ослушаться ее отца.
И чем больше Смок слушал ее, тем загадочнее становилась для него фигура Снасса.
— А вот скажите мне еще, — спрашивала его девушка. — Правда ли, что существовали мужчина и женщина по имени Паоло и Франческа и что они очень любили друг друга?
