Засим Командор, невзирая на телесные муки, повели себя в собор, снова предшествуемые столь же неугомонным, сколь и громозвучным Главкультом. Прочие стройными рядами шествовали сзади, Широкие же Массы выходил из рядов вон и спал на ходу с открытыми глазами.
Предупреждённые руками фрески не трогать, оных не касались, токмо взирали на предмет культурного роста и под завывания Главкульта; но и фрески нас, в свою очередь, не тронули. Расставшись без претензий, вышли во двор, где открыли Ш.М. спящего на остроконечном ледниковом валуне. Опрошенный Командором, мог произнести лишь несколько гласных и одну согласную, из которых Вриосекс ухитрился сложить глагольное окончание "...аться".
Cogito, ergo sum
(
ДЕКАРТ)
Coito, ergo sum
(
ВРИОСЕКС)
В соответствии о односторонней своей натурой уже готов был он расшифровать оный глагол неприлично и неправильно, как тут Начфин догадался, что Ш.М. просит "иску...паться...". Командор уничтожающе посмотрели на Вриосекса и милостиво махнули рукой, дозволяя омовение в водах. При сём присовокупили Они, помавая перстом в направлении ожесточённо скребущегося Демагога:
-Эту гниду тоже помойте.
Пляж однако при ближайшем рассмотрении оказался весьма далеко, и Демагог, невзирая на завывания, омыт не был. И затаил мерзопакостный в душе своей гнусное намерение внести в наши ряды злобу неутолённого желания. И был близок к успеху.
Переехав реку, Командор обратили внимание на мелькание Демагога среди Широких Масс и начавшееся в последних брожение.
-Ну ты, дебил! - мягко обратились Они к невнятно бурчавшему нечто Ш.М. - Уж не зреет ли в тебе оппозиция? Так ведь ты один не потянешь, тебе вождь нужен...
И взгляд Их очей устремился на Начфина. Командор - о, Проницательнейший из проницательных! - узрели в нём готовность возглавить стихийное, но беспочвенное народное негодование, - и ради чего возглавить? Злопамятности токмо, - ибо не мог в узости души своей простить Командору расходов на сок с мороженым. Павши однако на колени со стуком, подобным стуку костяшек на счётах, возопил. Из оного вопля уразуметь можно было, что оппозиция, ежели и возникнет, обязуется быть лояльной и все свои бескомпромиссные и принципиальные выступления против руководства с оным руководством предварительно согласовать не преминет.
Командор задумчиво внимали речам каявшегося, но ничего не выражали; наконец каявшийся по причине дальнейшего бессилия тупо замолчал, глядя в пространство. Ш.М. хныкал и порывался лобзнуть Командора, а свободной от преданности рукой отгонял скулящего Демагога, Так стояли мы, меж тем как в природе происходили знаменательные перемены. В небе собрались иссиня-черные тучи, похожие на грязные перины, душный ветер понёс по дорожкам небольшого скверика рыжую пыль вперемешку с сухими листьями и обёртками эскимо, жутко и нахально загрохотало над самой головой, промчались с воем пожарные машины, на угол суетливо сбегалась толпа, обрадованно крича: "Задавили! Задавили..." - всё изготовилось к стихийному бедствию, как бегун к старту.
Но то был фальстарт. Правда, несколько особенно нетерпеливых капель сорвались на свои дорожки и помчали, оставляя следы босых пяточек в пыли, но Господь Бог, этот кривоногий и красноносый судья первой категории, только издевательски хохотнул - и всё окончилось.
С уважением взирали мы на Командора. Ибо хотя хляби не состоялись, но лишь по причине прямого вмешательства Господа, что означало: Командор по силе своего влияния на природу уступает лишь самому Саваофу.
После краткого бунта, вызванного желанием Вриосекса остаться на площади, подвергаясь хлябям, дабы развернуть деятельность по соблазнению костромичек, все мы были увлечены Командором в расстилавшуюся впереди гостиницу. Только здесь, рухнув на скрипучие пружины и воздев горé утомлённые конечности, сумели мы оценить мудрость Командора, предвидевших миг сей и в предвидении своём озаботившихся касательно лежбищ.
СЛЕПА ШИРОКАЯ МАССА
БЕЗ КОМАНДОРСКОГО КОМПÁСА
(
ГЛАВКУЛЬТ)
Что ожидало нас во главе, например, с Начфином? - жалкое прозябание на пыльных улицах под тщетные потуги Вриосекса, не более! Командор же даровали нам сон и покой, не исключая оппозицию, бессовестно наслаждавшуюся дарованным, но и во сне продолжавшую бурчать и гневно отрыгивать винным соком. В распахнутые окна проникали звуки главной улицы, составлявшие в сумме по 30 децибел на каждое ухо. Мы спали чутким сном фронтовиков, и машины на улице налетали, как снаряды артиллерийской подготовки, и никто не знал, который из снарядов угодит в его скрипучий окопчик.
Вечерело, когда мы, освежённые, снова явились на улицах Костромы на предмет ужина. Выкушали в столовке блины с омлетом, а некоторые - даже дважды. После чего почва для оппозиционных настроений окончательно исчезла. Один лишь Демагог что-то попытался произнести насчёт древних приёмчиков с хлебом и зрелищами, но Широкие Массы издали лениво помахал ему чугунной своей дланью, чем и поверг в молчание.
Двинулись к Дебри; от оной - к Волге. Река лежала спокойно, как роженица после родов. По грязному берегу там и сям разбросаны были валуны, окурки, железный лом и тщедушные тела костромичан. Некоторые тела располагались также в воде, изображая купание. Главкульт торопливо принялся чиркать что-то в своём блокноте; опрошенный, ответствовал, что поразил его обычай туземцев входить в воду в полной одежде и мылить себя мылом поверх оной. И он этот народный обычай жаждет описать. На что Широкие Массы заметил писаке: - Дура... Он же выпимши...
В наступившем молчании тупо взирали мы на дальний брег с древними развалинами и новыми постройками (обречёнными в свою очередь стать развалинами со временем), на закат и скудную красоту окрестностей. Мост висел над рекой, как современная индустриальная радуга, серая и общедоступная. Под мостом лихо мчались моторки, управляемые мужчинами разных видов и одинаковой степени опьянения. С берега женщина кричала пьяному мужичонке: "Не спи, утонешь!", а после натягивала на его мокрые кривые ноги суконные брюки и застёгивала ширинку, а он всё падал на неё и всхрапывал во сне.
Прохладная истома наконец-то сменила убийственную дневную жару. Из распахнутых окон деревянных домов доносились звуки телевизионной передачи, над головами прохожих нависала чья-то раскинувшаяся на подоконнике необъятная задница неопределённого пола, а из верхнего окна трёхэтажного унылого дома бледным пятном виднелось лицо девицы, тоскливо озиравшей пустынную улицу.
