Мелкая зыбь подкравшейся под дно ледокола волны играет им, как мячиком. „Седов.“ валится на правый борт. Ухватившись за перила, Лактионов дожидается, пока ледокол снова повалится налево. Когда гребень вала снова вскипает на уровне палубы, Лактионов опять бросает в его пену ведро.
Такая утомительная игра с волнами продолжается до тех пор, пока Лактионову не удается, наконец, вырвать у моря полведра зеленой, пузырящейся, как нарзан, воды. Примостившись в закоулке между лодками и собачьими клетками, Лактионов наполняет водой небольшую бутылку. Потом он опускает в воду градусник и минуты две болтает его.
— 5,7 градусов, — записывает он в свою книжку.
Выплеснув воду в море, Лактионов идет в лабораторию, помещающуюся в каюте судовой канцелярии. 5,7, — температура воды моря Баренца в этих широтах. По температуре гидрологи[26] могут судить, проходит ли здесь или нет одна из теплых струй Гольфштрема.
— Взятую воду, — говорит Лактионов, — подвергнут химическому анализу в специальной лаборатории в Ленинграде. Изучение состава воды в сопоставлении с температурой даст возможность понять совершающиеся в этом участке моря физические и химические явления. Состав солей и растворенные в ней вещества дадут ученым ответы на ряд практических вопросов. Произведя исследование воды, можно узнать о состоянии планктона,[27] о породах морских животных и рыб, обитающих в данной широте. Химический состав воды и ее температура находятся в тесной связи с фауной и флорой[28] данного участка моря.
Держа в одной руке зеленую бутылочку, в другой градусник, — Лактионов, качаясь, как пьяный, пробирается в свою лабораторию.
Ровно через час дверь лаборатории снова раскроется. Ежась от пронизывающего полуночника, Лактионов опять кинет в валы ведро.
Океанография — наука о морях — любит плановость и систему. И 24 раза в сутки, через каждый час, за борт летит сплюснутое цинковое ведро.
Шторм трепал „Седова“ больше суток, пока Новая Земля не заслонила шедшие на ледокол шквалы.
Новая Земля. Она появилась на ломающемся горизонте бушующего моря, сияющая девственными снегами своих гор. Над мачтами, в зените, в небесной полынье, среди дымящихся облаков, — радужные круги.
— К шторму, — делает вывод, взглянув на них, Журавлев, — к хорошему шторму круги.
„К хорошему шторму“… Море Баренца, кажется, хочет серьезно взять в работу „Седова“.
Спрашиваю о видах на шторм Воронина. Он отвечает уклончиво:
— Перспективы есть. Барометр падает. Но точно ничего не могу сказать. Море Баренца это… такое…
— Проклятое море, — подсказываю…
— Вот, вот. Викинги дали ему хорошую фамилию.
Воронин смеется, но лицо у него желтое, измученное. Полутора штормовых суток Воронин провел на мостике. Он мужественно принял на себя зеленую ярость проклятого моря.
* * *
С левого борта — унылые плоские коричневые берега. Гусиная земля. Большой полуостров на западе Новой Земли.
— Сюда летом промышленники ездят в шлюпках бить линных гусей, — объясняет Журавлев.
Он двенадцать раз „ночевал“ на Новой Земле. Он — превосходный, наблюдательный рассказчик. Новоземельский Брем, как зовут его.
На скалах Гусиной земли лежат грязные снега.
— На эти снега у обрывов и выгоняют линных гусей. Ух, — жмурится от приятных воспоминаний Журавлев, — на снегу их хоть руками бей.
Хребты Новой Земли.
Вон остров Базарный, — на нем птичий базар. Свое имя он получил от прилепившихся на его скалах гнезд — тысяч птичьих гнезд. К нему, обгоняя ледокол, несутся сотни птиц нелепого вида. У них белая грудь, черные спины и туловище обрубком. Кайры. Они напоминают аляповато раскрашенные маляром детские „чижики“. Резко вскрикивая, кайры бороздят поверхность моря во всех направлениях. Они летят так низко над морем, что обдают их пеной.
На покрытом ребрами нерп, усеянном пустыми консервными жестянками унылом берегу стоит десяток домов. Белужья губа — столица Холодной Матки, как называли в старину Новую Землю.
Из зданий становища одно только похоже на дом материка. В нем живет островная администрация. Вокруг него в беспорядке приткнулись зимовья колонистов. Срубы зимовий сложены из массивных бревен. Маленькие окна. Низкие двери.
На крышах пристроенных к хижинам амбарчиков, — груды высохших кайр и гагарок. Этим колонисты кормят ездовых собак. На кольях распялены медвежьи и тюленьи шкуры. Между хижинами круглые сутки рыщут вечно голодные ездовые собаки. В Белужьей их около ста пятидесяти. Их голодные вопли вызывают ответный мощный вой собак на „Седове“.
В нескольких километрах от становища — первые отроги занимающих всю центральную часть Новой Земли, покрытых ледниками, хребтов.
* * *
…На рейде Белужьей стоял „Русанов“. Он пришел на день раньше нас. В губу его загнали льды. Сначала он должен был зайти на остров Вайгач, но у Колгуева путь преградили ледяные поля.
С подошедшей с „Русанова“ шлюпки по штормтрапу[29] на „Седова“ проворно взобрался рыжеватый, невзрачный человек.
К борту „Седова“ подошла шлюпка.
— Сазонов, — пожал он руку Самойловичу, — зав. базой Госторга.
Сазонов „ночует“ на Новой Земле несколько лет подряд.
Сазонова проводят в салон. За стаканом чая он успевает сообщить все скудные новости Новой Земли.
— Зимой дули сильные встоки[30]. Льды рыхлые были. Зверь сливался с торосов[31] в море. Только сорок бочек шелеги[32] взяли. Голец весной плохо шел. Зато песца сейгод было. Белушинская артель 540 хвостов взяла. А по всей Новой Земле больше трех тысяч. Олень хорошо перезимовал. На Гусиной Земле, у взморья, дикие олени ходили раньше стадами. Убив „дикаря“, колонисты снимали шкуру и вырезывали самое „сладкое место“ — язык. Туши бросались. Становища оттесняли оленей с лучших ягелищ южных берегов в скалы северных гор. Ягелища[33] в долинах их редки и дикарь вымирает. Чтобы обеспечить колонистов свежим мясом, прошедшей осенью Госторг завез небольшое стадо оленей с Колгуева. Опыт удался. В этом году Севгосторг завозит в Белужью стада оленей с Канина…
— На „Русанове“ ждут, — заспешил Сазонов, повиснув на конце раскачивающегося маятником штормтрапа, — „Русанов“ должен как можно скорее уйти на материк. Он возьмет разобранные дома и промысловые избушки. На полуострове Адмиралтейства открываем новое становище. Оно будет самое северное. Шажком, — а все к мысу Желания идем.
