летнюю ночь»
Уильям Шекспир «Виндзорские насмешницы»
Уильям Шекспир «Двенадцатая ночь»
Кретьен де Труа «Романы о короле Артуре и рыцарях Круглого стола»
Морис Жорж Дантек «Американская черная коробка»
Брет Истон Эллис «Американский психопат»
Генри Дэвид Торо «Уолден, или Жизнь в лесу»
Милан Кундера «Невыносимая легкость бытия»
Юкио Мисима «Золотой храм»
Ромен Гари «Обещание на рассвете»
Карен Бликсен «Африканская ферма»
Жозе Джованни «Искатели приключений»
На шестой день после отъезда из Иркутска грузовик с моими друзьями исчезает за горизонтом. Для выброшенной на берег жертвы кораблекрушения нет мучительнее зрелища, чем тающие вдали паруса уходящего судна. Володя и Людмила заслужили новую жизнь. Жду, когда они обернутся и в последний раз взглянут на оставленную ими избушку.
Они не оборачиваются.
Грузовик уменьшился до размеров точки. Я один. Горы кажутся еще более суровыми. Природа демонстрирует всю свою мощь. Словно бьет меня по лицу. Обычно мы чересчур поглощены другими людьми, и их присутствие лишает остроты самый великолепный пейзаж. Одиночество возвращает нам способность радоваться природе.
Минус 33 °C. Грузовик растворился в тумане. Белые хлопья безмолвия медленно падают на землю. Быть одному — это значит слышать тишину.
Поднимается вьюга. Снежная пыль застилает глаза. Я громко кричу, раскидываю руки и подставляю лицо ледяному ветру. Затем возвращаюсь в тепло.
Я достиг пристани, которую искал всю жизнь.
Посмотрим, есть ли у меня внутренний мир.
15 февраля
Первый вечер в одиночестве. Поначалу я не осмеливаюсь уходить далеко. Мысль о том, что все еще впереди, убаюкивает меня. В десять вечера в тишине раздается грохот трескающегося льда. Избушка содрогается как под обстрелом вражеской артиллерии. Выхожу, чтобы послушать. На улице потеплело, всего минус 12 °C. Небо затянуто снежными тучами. Лед вдоль берега взломан. Это вода — несчастная пленница — умоляет освободить ее. Растения и животные зимуют подо льдом, заменившим им небо.
Избушку размером три на три метра обогревает чугунная печь. Моя новая приятельница, чье мирное похрапывание я готов слушать вечно. Печь — это ось мира. Все вращается вокруг нее. Маленькая богиня, живущая своей собственной жизнью и принимающая в дар от меня дрова. Человек прямоходящий укротил пылающий внутри нее огонь. В эссе «Психоанализ огня» Башляр предполагает, что идея добыть огонь с помощью трения изначально связана с механикой полового акта: именно занимаясь сексом, первобытный человек смог помыслить об огне. Приму к сведению. Чтобы обуздать либидо, нужно смотреть на раскаленные угли.
У меня два окна. Одно выходит на юг, второе — на восток. Из восточного окна можно разглядеть заснеженные хребты Бурятии, примерно в ста километрах отсюда. Из южного, за ветвями поваленной сосны, виден изогнутый берег залива.
Стол расположен у восточного окна, во всю его ширину. Кажется, русские способны часами сидеть у окна и наблюдать, как по стеклу стекают капли. Иногда они встают, завоевывают какую-нибудь страну или совершают революцию, а затем возвращаются мечтать к своим окнам. Зимой они без конца пьют чай и не спешат покидать свою жарко натопленную комнату.
16 февраля
Полдень, выхожу на улицу.
Снег устилает все вокруг. Темно-зеленые с сизым налетом кроны кедров припорошены серебром. Тайга кутает плечи в белую пуховую шаль. Поросшие лесом склоны живописно спускаются к озеру. Деревья завоевывают территорию, волнами обступают скалы. Темные складки пролегают среди заснеженных гор.
Интересно, почему, вместо того чтобы просто любоваться красотой природы, люди гоняются за абстрактными химерами?
17 февраля
Сегодня в 8:17 солнце показалось над верхушками бурятских гор. Я высунул нос из спального мешка. Бодрый солнечный луч, постучав в окно, заплясал по стенам. Мне показалось, что дерево истекает кровью.
Огонь в печи потух к четырем утра, и на рассвете в доме было очень холодно. Нужно встать и разжечь огонь — эти два действия и отличают людей от других человекообразных. Мой день начинается с раздувания углей. Затем я возвращаюсь в постель и жду, когда избушка нагреется до приемлемой температуры.
Утром я смазал сигнальный пистолет, оставленный Сергеем. На флоте такие используют для подачи сигнала бедствия. Яркая вспышка отпугнет медведя или других непрошеных гостей.
У меня нет ружья, и я не буду охотиться. Во-первых, потому, что это запрещено правилами заповедника. Во-вторых, я не хочу уничтожать тех, чьим гостем являюсь. Это грубо и нечестно. Никому не понравится вторжение агрессивных чужаков. Мне лично не мешает то, что рядом со мной живут столь грациозные и благородные существа, которые во многом превосходят нас. С грустью думаю о судьбе норок. Родиться в лесу, выжить в суровую зиму, попасть в капкан и стать шубой на плечах какой-нибудь тетки, чья вероятная продолжительность жизни в тайге не превысила бы и трех минут. Как бы то ни было, женщины, одетые в меха, не обладают и сотой долей красоты этих животных, убиваемых ради наживы.
Здесь не Версаль, и все общаются без лишних церемоний. Когда браконьеры встречаются с лесничими, разговоры происходят с ружьем в руках. Сергей никогда не патрулирует территорию без оружия. На берегу озера есть несколько могил с именами инспекторов. Простая бетонная плита, украшенная искусственными цветами, иногда с овальной фотографией на металлической пластине. Где хоронят браконьеров — неизвестно.
Перед отъездом Сергей рассказал мне историю о ныне покойном губернаторе Иркутской области, любителе вертолетной охоты на медведей в окрестностях Байкала. Частный Bell-407 снесло сильным порывом ветра. Результат — несколько погибших. Сергей: «Наверное, у догорающего вертолета медведи танцевали радостную джигу».
Мое единственное оружие — нож-финка, изготовленный в Чечне. Очень красивый, с деревянной рукояткой. Я не расстаюсь с ним днем, а ночью втыкаю в деревянную стену над топчаном — поглубже, чтобы он не упал и не вспорол мне живот, пока я сплю.
18 февраля
Я давно хотел разрешить загадку времени и понял, что ходьба пешком помогает замедлить его течение. Дорога магическим образом сгущает время. Часы, минуты и секунды, проведенные в пути, ползут медленнее. Раньше меня безумно тянуло к новым горизонтам. Я обожал аэропорты и самолеты, резко взмывающие ввысь. Я торопился поскорее очутиться в конечном пункте. Мои путешествия начинались как бегство и заканчивались как гонка против времени.
Затем, несколько лет назад, у меня случайно появилась возможность пожить три дня в бревенчатой избушке на берегу Байкала. Меня приютил лесничий по имени Антон. В его глазах, увеличенных очками, всегда светилась радость. Вечером мы играли в шахматы, а днем я помогал ему вытаскивать сети. Мы практически не разговаривали и много читали, я — Гюисманса, он — Хемингуэя (кстати, французы и русские произносят
