На льдине толстым ковром лежал снег. В разных местах виднелись черные точки, в которых старый Герсебом сразу же признал «ougiouks» — бородатых моржей самого крупного вида. По-видимому, животные обитали в трещинах и, чувствуя себя защищенными от любого нападения, сейчас спокойно грелись на солнце.
Больше часа отец и сын шли вдоль западного берега, что позволяло им одновременно вести наблюдение за морем и за положением льдов. Клаас, вырываясь вперед, то и дело вспугивал какого-нибудь моржа. Почуяв опасность, ластоногие неуклюже ковыляли к кромке льда, чтобы поскорее броситься в воду. Пока они так шли, Эрик внимательно разглядывал поверхность ледяного поля. Многочисленные трещины, прорезавшиеся в разных местах, вызывали опасение, что при малейшем толчке льдина расколется на части. Правда, обломки могли быть большой величины, но сама возможность такого несчастья заставляла держаться возможно ближе к продовольственному складу, чтобы в любую минуту не оказаться от него отрезанными. Впрочем, немедленная опасность, кажется, не угрожала, так как все щели были покрыты толстым слоем выпавшего накануне снега. Подтаивая, он набивался внутрь и скреплял кое-как края разломов. Эрик решил отыскать наиболее плотный и устойчивый участок ледяного острова, чтобы обосноваться на нем и перенести туда продовольственный склад.
Именно ради этого оба путешественника после короткого отдыха возобновили осмотр западной части льдины. Они продвигались вдоль края ледяного поля, откуда еще два часа назад видели знакомые очертания того самого залива, где застряла американская яхта. Клаас бежал впереди, возбужденный бодрящей свежестью, и, казалось, чувствовал себя в родной стихии среди снежного ландшафта, должно быть, напоминающего ему равнины Гренландии.
Вдруг Эрик увидел, как собака, понюхав воздух, понеслась стрелой и с лаем остановилась возле какого-то предмета, по ту сторону ближайшего тороса. «Наверное, еще один морж или тюлень»,— подумал юноша, не ускоряя шага.
Но не морж и не тюлень вызвал волнение Клааса. На снегу неподвижно лежал человек в меховой одежде, какой не было ни у одного матроса на «Аляске». В ту же минуту Эрик подумал о зимовщиках с «Веги». Он поднял голову, казалось, уже бездыханного, человека и увидел густые рыжие волосы и нос, приплюснутый, как у негра…
Эрик решил, что стал жертвой галлюцинации. Он расстегнул на неизвестном жилет, надетый на голое тело, чтобы проверить, бьется ли сердце… в глаза бросилась татуировка — некое подобие герба со словами: «Патрик О'Доноган. Цинтия».
Сердце его билось!… Он еще не был мертв! На голове у него, зияла широкая рана, вторая виднелась на плече, а на груди Эрик заметил следы сильного удара, вызвавшего контузию и затруднявшего дыхание.
— Надо его немедленно перетащить в наше убежище, перевязать и привести в чувство,— сказал Эрик отцу и добавил шепотом, словно боясь, чтобы его кто-нибудь не услышал:— Это он, тот, кого мы так долго искали и не могли найти, это Патрик О'Доноган!… Но он почти уже не дышит!
Когда Эрик подумал, что тайна его жизни скрывалась в голове этого окровавленного человека, на которого смерть, казалось, уже наложила свою печать,— в глазах юноши зажегся мрачный огонь. Хотя старый Герсебом и догадывался, какие чувства обуревали Эрика, он не мог не пожать плечами, как бы желая сказать: «Вот уж действительно повезло! Но если бы нам даже и удалось теперь все узнать, чего стоят все тайны мира, раз мы находимся в таком безвыходном положении?»
Тем не менее он вместе с сыном поднял тело, и с этой тяжелой ношей юноша и рыбак тронулись в обратный путь.
Толчки при движении заставили раненого открыть глаза. Боль от ран вскоре стала такой мучительной, что он начал громко стонать, произнося какие-то бессвязные слова, среди них преобладало английское слово «drink» — «пить». До продовольственного склада было еще довольно далеко. Поэтому Эрик уложил раненого на мягкий снег у подножия ледяной скалы и поднес к его губам медную фляжку.
Она была почти пуста, но глоток водки, казалось, вернул О'Доногана к жизни. Он осмотрелся вокруг, глубоко вздохнул и спросил:
— Где Джонс?
— Мы нашли вас возле тороса,— сказал Эрик.— И рядом больше никого не было. Давно вы здесь находитесь?
— Не знаю,— с трудом вымолвил раненый.— Дайте еще выпить! — сказал он, пристально глядя на Эрика.
Еще раз глотнув водки, несчастный почувствовал себя в силах продолжать разговор.
— Когда начался шторм, наша яхта стала тонуть. Кое-кто из команды успел выпрыгнуть в спасательные шлюпки, остальные погибли. Мистер Джонс велел мне сесть вместе с ним в маленький каяк [86], привязанный на корме. Никто не решался в него садиться — такой маленькой и легкой была эта лодка. Но она-то и оказалась наиболее устойчивой. Только наш каяк и достиг льдины, а все шлюпки перевернулись, не успев даже к ней причалить. Мы совсем уже выбились из сил, когда волны выбросили нас на лед. С большим трудом нам удалось отползти подальше от воды и дождаться рассвета… а утром мистер Джонс покинул меня, чтобы убить тюленя или какую-нибудь морскую птицу. С тех пор я его больше не видел.
— Этот мистер Джонс — офицер с «Альбатроса»?— спросил Эрик.
— Владелец и капитан,— ответил О'Доноган тоном, в котором сквозило удивление, что ему задали такой вопрос.
— Разве владельца зовут не Тюдор Броун?
— Н-не знаю,— нерешительно пробормотал раненый.
— Послушайте,— обратился Эрик к ирландцу, усаживаясь рядом с ним на снег.— Однажды вы отказались перейти на мой корабль для важного разговора и ваш отказ уже причинил столько бедствий! Но сейчас, когда мы встретились снова, воспользуемся случаем, чтобы побеседовать серьезно. Ведь вы находитесь на дрейфующей льдине, раненный, голодный, беспомощный, перед лицом мучительной смерти! У меня и у моего приемного отца есть все, в чем вы нуждаетесь: пища, оружие, водка! Мы готовы позаботиться о вас, поделиться с вами всем и поставить вас на ноги. Так не окажете ли вы нам немного доверия в ответ на наши заботы?
Ирландец устремил на Эрика мутный взгляд, в котором признательность, казалось, смешивалась с беспредельным и безотчетным страхом.
— А какое доверие я должен вам оказать? — спросил он уклончиво.
— О, вы это прекрасно знаете! — ответил Эрик, заставив себя улыбнуться.— Я уже говорил вам об этом прошлый раз; вы ведь знаете, что мне необходимо выяснить и что меня привело в эти далекие края… Послушайте, Патрик О'Доноган, соберитесь с силами, раскройте тайну, расскажите мне все, что вы знаете о «ребенке на спасательном круге»! Наведите меня хоть на какой-нибудь след, чтобы я мог найти свою семью!… Чего вы боитесь? Какая опасность может вам угрожать, если вы все расскажете?
О'Доноган не ответил, словно взвешивая в неповоротливых мозгах доводы Эрика.
— А такая опасность,— проговорил он наконец с трудом,— что, если бы мы вышли живыми из этой передряги и попали бы в страну, где имеются судьи, вы могли бы мне здорово насолить!
— Нет, нет, клянусь вам!… Клянусь всем, чем угодно! — горячо воскликнул Эрик.— Какова бы ни была ваша вини передо мной или другими, я обещаю, что у вас не будет из-за нее никаких неприятностей! К тому же вы, кажется, не учитываете одного обстоятельства: любой ваш проступок уже утратил силу за давностью лет. Ведь за всякое преступление, совершенное более двадцати лет тому назад, каково бы оно ни было, человеческое правосудие не имеет права привлекать виновного к ответу!
— Это правда?— недоверчиво спросил Патрик.— Но мистер Джонс сказал мне, что «Аляска» послана полицией, да и вы сами угрожали судом.
— Это касалось совсем недавних событий, случившихся в начале нашего плавания. Поверьте мне, Патрик, Джонс вас обманывал! Без сомнения, он заинтересован в том, чтобы вы молчали!
— Ну конечно, ему это выгодно,— с уверенностью произнес ирландец.— Но как вам все же удалось выяснить, что мне известна тайна? — продолжал он, глядя в упор на Эрика.
