С каменным лицом выслушав все, что накопилось на языке у Альвареса, Джонни кивнул и полез в кабину.
— Да, — сказал он вдруг, высовываясь из нее. — Слышали? Разбился Фернандо. Тот самый, что взорвал тогда пирамиду. И оба его дружка. Не успели вы их засадить за решетку. Бог вас опередил.
— А что случилось? — спросил Андрей.
— Авария. Заглох мотор над лесом. А самолет он посадить не сумел.
— Почему заглох мотор? — прищурившись, спросил Альварес. — Может, лопнул бензопровод?
— Quien sabe? Разве теперь узнаешь?
Взлетев, они сделали прощальный круг над затерянным городом, опустевшим и погрузившимся снова в мертвый покой до будущей зимы…
Опять они покидали загадочные развалины, затерянные в дремучих лесах, так и не зная, удалось ли приблизиться хоть немного к разгадке тайны покинутых древних городов, вдруг с горечью подумал Андрей.
Они улетели вовремя. Где-то на полдороге к Теносике их нагнала первая гроза.
НАУЧНЫЙ ОТЧЕТ ИЛИ ОБВИНЕНИЕ?
Итак, все исследования завершены. Настала пора подводить итоги. Что же удалось ему установить, провозившись снова три месяца в своей лаборатории с посевами и пересевами, пуская в ход и мощный электронный микроскоп, и ревущие центрифуги, и все новейшие методы «опознания» невидимок?
Андрей начал записывать по пунктам на листке бумаги:
«1. В обоих слоях массового захоронения, раскопанного в Толуске, обнаружены в больших количествах следы вируса черной оспы, но это погребение следует отнести, видимо, уже ко временам вторжения конкистадоров.
2. Такие же следы найдены в пробах из двух более поздних захоронений в пирамиде (правителя и четырех юношей, принесенных в жертву) и двух рядом расположенных могил, которые были раскопаны перед тем, как исследователи покинули затерянный город. Но и все эти погребения поздние, возможно, также времен испанских завоевателей…
3. Во второй, более древней гробнице, находящейся в глубине пирамиды, никаких следов вируса оспы не обнаружено, так же как и в трех могилах рядовых жителей затерянного города, принадлежащих тоже к более ранней эпохе (девятый-десятый века нашей эры, а погребение в каменном склепе, вероятно, даже пятого века).
4. В этом погребении найдены следы возбудителя малярии не встречающегося теперь вида, а в жертвенном групповом захоронении в пирамиде — вируса желтой лихорадки».
Вот, пожалуй, и все, Не густо.
Можно, конечно, еще добавить, что из грибковой плесени, привезенной Андреем из тропических лесов, удалось вывести новый и, кажется, весьма перспективный вид антибиотика. Но ведь это открытие к основной загадке, ради которой они с такими трудностями странствовали по диким лесам, прямого отношения не имеет — надо иметь мужество это признать.
Ничего не попишешь, опять ему не повезло. Древность затерянного города и пирамиды в нем обманули Альвареса. А в пирамиде было устроено вторичное захоронение гораздо позднее — уже во времена конкисты. И могилы, в которых удалось обнаружить следы смертоносной работы вируса черной оспы, тоже относятся к этому времени. Спасаясь от испанских завоевателей, люди, естественно, уходили в глушь и прятались в развалинах древних городов. Раненые и заболевшие там и умирали. А они с Альваресом по ошибке приняли их могилы за такие же древние, как и сам затерянный город.
Что же удалось выяснить Андрею? Что оспу занесли в страну майя испанцы? Но это было известно уже давно.
Что древние майя иногда болели малярией и желтой лихорадкой? Но и это никого не удивит и не заинтересует. Очаги этих болезней существуют в тропических лесах с древнейших времен — в этом никто и никогда не сомневался.
А вот гипотезу насчет того, что эпидемии малярии или лихорадки заставили древних майя покинуть некогда свои города, — это еще надо доказать, уважаемый кандидат медицинских наук А. М. Буланов. Пока ваша гипотеза остается такой же шаткой, как и до путешествия.
Выходит, тайна покинутых городов остается нераскрытой?
Так с горечью думал Андрей, пока не получил от Альвареса толстый пакет.
«Мой дорогой друг и коллега!
Поздравляю вас: нам поразительно повезло! Два месяца я провел в канцелярских дебрях различных учреждений гватемальской столицы и все-таки отыскал манускрипт этого брата Луиса Торсаля. И где бы вы думали? В архиве министерства земледелия!
Рукопись необычайно интересна.
Я подозреваю, что святые отцы просто-напросто не читали дальше первых страниц. Иначе бы они наверняка постарались скрыть манускрипт поглубже в своих архивах. А в столице его никто и не листал — просто занумеровали, внесли в каталог и положили преспокойно на полку, где он мог пылиться еще пятьсот лет вместе с другими бесценными рукописями, пока на них не наткнулся бы случайно какой-нибудь любознательный архивист, как это случилось недавно с бумагами гениального Леонардо да Винчи.
Сейчас мои ребята во главе с дотошным Франко (который просит передать вам самый теплый привет) готовят рукопись для издания. Как только они закончат работу, я немедленно вышлю вам полный текст с приложением фотокопий подлинника, а пока делаю выписки самых любопытных мест, принося извинения за их отрывочность, — как всегда, не хватает времени.
Итак, это нечто вроде воспоминаний Луиса Торсаля, «бывшего королевского офицера, а ныне настоятеля монастыря Святого Фомы в Толуске». Как и Берналь Диас, записки которого вам хорошо известны, этот Луис Торсаль проделал с Кортесом всю мексиканскую кампанию, участвовал во многих сражениях. Затем в отрядах Педро де Альварадо он занимался завоеванием Гватемалы. Так что повидал он немало, и воспоминания его будут очень интересны и ценны для историков.
Написаны они в 1578 году языком живым и выразительным. Вот, скажем, беглая характеристика Эрнардо Кортеса:
«…Ездок он был превосходный, боец удивительный, в конном ли, в пешем ли строю, с каким угодно оружием.
К своим офицерам и солдатам, особенно к тем из нас, кто с ним вместе прибыл с Кубы, Кортес всегда относился сердечно и приветливо. Он знал по-латыни, был так же немного поэтом и охотно и легко слагал стихи. Говорил он сдержанно, но с большой убедительностью. Излюбленной своей защитницей считал он деву Марию, но премного почитал также Петра, Якова и Иоанна, щедро раздавая милостыню. Клялся он просто: «Порукой совесть моя!» А коль разгневается, то скажет: «Ах, чтоб вас чума!» В гневе на шее и на лбу у него раздувались жилы, иногда он сбрасывал в себя плащ, но никогда не изощрялся в брани, да и вообще был терпелив с людьми; часто мы, разгорячившись, скажем что-нибудь неладное, обидное, а он лишь скажет: «замолчите» и «отправляйтесь и пораздумайте! Как бы мне не пришлось вас наказать!»
Воля его была непреклонна, особенно насчет военных дел. Повеления его должны были выполняться во что бы то ни стало, какой угодно ценой. Порицать его за это легко, но пусть не забывают, что он сам никогда и ни в чем не уклонялся, всюду был первым… Ночные обходы делал сам, проверял лично, как спят солдаты — в полном ли снаряжении, не раздеваясь, как было приказано, или раздевшись, в преступной беспечности. Во время похода в Гондурас он и сам ложился на часок после еды; раньше этого никогда не было, но годы и остальное сделали свое; расстилали коврик, и он на него валился, будь дождь или палящая жара, все равно…»
А вот портрет Педро де Альварадо:
«…Он был очень хорошо сложен, хороших пропорций, с очень веселым лицом, милым взглядом, и потому что он был так красив, мексиканские индейцы назвали его Тонатиу, что означает «солнце». Он был необычайно ловкий и хороший наездник, но прежде всего хороший оратор. Одевался он в дорогие одежды, носил золотую цепь с драгоценным камнем и перстень с прекрасным алмазом. Но внешность его была обманчива: он был человеком, прямо-таки жаждущим убийств… "
