«…В день благовещения, ранним утром, после краткой мессы мы в боевом порядке двинулись вперед, к поселку, где скучились враги. Произошла битва, настоящая битва, одна из самых страшных на моей памяти.
Число неприятеля было так велико, что на каждого из нас приходилось сотни по три, и все окрестные поля кишели людьми. Как бешеные псы, набросились они на нас, хоть и многие были больными, и с первого же натиска наших 70 человек было ранено, а трое убито. Впрочем, и мы изрядно отбивались и выстрелами и холодным оружием, так что враг несколько отошел, предполагая, что мы его настичь не сможем, а он нас будет расстреливать неустанно. Но наш Меса взял их отлично на прицел, и артиллерия могла бить по ним сколько душе угодно. Тем не менее они не дрогнули, и сколько я ни советовал произвести атаку, зная по опыту, что им не выдержать наших клинков, Овьедо все медлил…
Никогда не забуду адского шума, свиста и крика при каждом нашем выстреле; буду всегда помнить, как они с заклинаниями бросали вверх землю и солому, как они делали вид, что не замечают своих потерь. Таким образом Овьедо удалось с конницей подойти незаметно. Долго мы его ждали, но он был задержан топкими местами, а потом сражением с крупным отрядом, причем было ранено пять всадников и восемь лошадей. Теперь же он, наконец, нагрянул с тыла, и маленький отряд его произвел чудеса, тем более что и мы перешли в наступление. Никогда еще индейцы не видели лошадей, и показалось им, что конь и всадник — одно существо, могучее и беспощадное.
Условия местности были весьма выгодны для действий конницы, и наш малый отряд то и дело мог прорывать ряды врага, кружиться вокруг него, внезапно ударять в тыл, временами врубаться в самую чащу. Конечно, все мы, всадники и кони, скоро покрылись кровью, своей и чужой. Не повезло Лопесу де Овьедо, он одним из первых пал мертвым, пронзенный стрелою в ухо. Рядом с ним убили еще четверых, лошади были поранены, но натиск наш не ослабевал.
Вот тут-то они и дрогнули, но и то не побежали, а отошли к далеким холмам.
С великой радостью бросились мы на землю, в тень, чтобы немного успокоиться и отдохнуть, затем все вместе возблагодарили бога за победу. Был, как я уже сказал, день благовещения, и вот назвали мы этот городок Св. Мария Победоносная, но название это не прижилось и потом все продолжали называть его по-старому — Толуске… "
Итак, победа, добытая столь жестокой ценой, оказалась мнимой. Грабить в захваченном селении оказалось нечего. А дорогу к большому городу конкистадоры так и не узнали…
Луис Торсаль участвовал еще в нескольких сражениях, а потом удалился на покой, получив в награду за свои ратные труды небольшое поместье — энкомиенду.
Но, видимо, совесть и раскаяние мучали его. Он не мог забыть, что принял участие в таком злодействе. Пишет какие-то письма с покаянными жалобами, но, как мы уже знаем из ответа, найденного в мадридском архиве, их оставляют без внимания, ссылаясь на то, что, дескать, болезни среди народа майя свирепствовали и раньше. В 1567 году он постригается в монахи и отдает все свое состояние на строительство храма в том самом селении Толуске, где погибли в жестоком, но напрасном бою Лопес де Овьедо и многие его товарищи. Рассказав об этом, Луис Торсаль не может удержаться от жалобы:
«…А что стало с теми, которые совершали все эти подвиги? От 550 товарищей, отправившихся вместе с Кортесом с острова Кубы, ныне, в 1578 году, в Новой Испании осталось не более трех! Остальные погибли на полях сражений, на одре болезни. Где памятник их славы? Золотыми буквами должны быть высечены их имена, ибо они приняли смерть за великое дело. Но нет! Мы трое согбены годами, ранами, болезнями, и влачим мы остаток своей жизни в скромных, почти убогих условиях. Несметное богатство доставили мы Испании, но сами остались бедны. Нас не представляли королю, нас не украшали титулами, не отягощали замками и землями. Нас, подлинных конкистадоров, людей «первого призыва», даже забыли: Гомара много и красиво говорит о Кортесе, о нас же не упоминает. Конечно, Кортес был нашим сердцем и головой, он нас направлял и объединял, но без нас, своих сотоварищей, не свершить бы ему всех подвигов.
Но довольно! Да почиют все в мире. Аминь!
Стар я теперь, а события того времени живой стеной теснятся вокруг меня!
Подтверждаю, что все рассказанное здесь — истинная правда, ибо во всех битвах и всех предприятиях я лично участвовал. Не старые басни, не деяния римлян, что случилось 700 лет тому назад, а то, что сам видел и пережил, рассказываю я, точно указывая, как, где и когда все произошло. Ибо все это составил я по собственным записям и заметкам и закончил милостью божьей 26 февраля 1578 года.
И ты, дражайший читатель, помолись также со своей стороны богу и прими мой малый труд, простив недостатки его. И да суди их по примеру блаженного Августина, различающего того, кто исповедует свои грехи или ошибки, и того, кто защищает их; и да простишь ты мои грехи, как бог прощает мои и твои, по словам пророка, который сказал: господи, исповедую я мои пороки и несправедливости, и тотчас ты дашь их прощение…»
На этом заканчивается рукопись.
Вот что мы узнали, дорогой друг. Чудовищное злодейство! Можно ли этому верить? Но ваши исследования, которые поначалу так нас озадачили, по-моему, подтверждают исповедь Торсаля…»
Можно ли этому верить? Андрей оторвался от письма и задумался.
А почему нет? Бактериологические войны люди ведут уже очень давно. Они занялись этим гораздо раньше, чем научились защищаться от болезней. Тому свидетельством хотя бы этот старинный романсеро.
Но эмир Альмансор хоть мстил вторгшимся захватчикам, защищал свою свободу. А в семнадцатом веке голландские колонизаторы применили точно такую же подлую тактику, что и этот сладкоголосый Овьедо, против республики Паламарес, созданной беглыми рабами-неграми в глухих лесах Бразилии. Каратели никак не могли их победить в бою и начали засылать в леса рабов, специально зараженных оспой.
А в следующем столетии в Северной Америке, чтобы сломить сопротивление непокорных индейских племен, им стали подбрасывать через сердобольных миссионеров зараженные одеяла, которыми раньше накрывали больных оспой. И «черная смерть» пошла разгуливать по уединенным стойбищам и поселкам…
Да зачем лезть в историю! Разве и сейчас мало безумных подлецов, мечтающих пустить в ход смертоносных невидимок? Совсем недавно Андрей читал заметку в вечерней газете и даже вырезал ее.
Он поискал в письменном столе. Вот она:
«Рим, 1-3 сентября (ТАСС).
«В Западной Германии испытывается бактериологическое оружие», — пишет итальянская газета «Паэзе сера». Газета помещает сообщение из Франкфурта-на-Майне, в котором говорится, что «случаи таинственной смерти, отмеченные в научных лабораториях Западной Германии, очевидно, связаны с испытанием нового вида бактериологического оружия». «В лабораториях института «Пауль Эрлих» во Франкфурте-на-Майне и на заводе «Беринг» в Марбурге под большим секретом проводятся исследовательские работы и испытания, — указывает «Паэзе сера». — Именно среди работников этих лабораторий отмечено по крайней мере 24 случая неизвестных заболеваний, шесть человек умерли. Медицинские власти, сначала утверждавшие, что речь идет о случаях заболеваний тропической лихорадкой (это мнение затем было опровергнуто), теперь хранят абсолютное молчание».
«Случаи во Франкфурте-на-Майне и в Марбурге, — отмечает «Паэзе сера», — напоминают смерть английского ученого Бэктона от чумы в 1962 году, когда он проводил эксперименты с новым видом бактериологического оружия».
Послать заметку Альваресу? Пусть убедится, что ничего невероятного в рассказе этого Луиса Торсаля нет.
Но вот у вас, уважаемый товарищ Буланов, оказалось, нет никакого открытия…
Вздохнув, Андрей опять взялся за письмо.
«…Теперь мы знаем, откуда взялась в Толуске эта загадочная братская могила зараженных оспой воинов майя: конечно, конкистадоры, раздосадованные своей «победой», больше похожей на поражение, перебили всех людей майя, кто остался в живых после боя. А на кладбище и так уже было немало могил людей, погибших от оспы.
