что он околел, но еще правдоподобнее, что он притаился совсем рядом с нами и готовится к бою.
Нам очень хотелось знать, что он там делает, но любознательность эта была все же не настолько велика, чтобы заставить кого-нибудь подползти к кустам и заглянуть в них. Наконец мой оруженосец Дудо предложил разложить костер и выкурить зверя. Когда огонь разгорелся, Дудо бросил горящую головню в ту часть зарослей, где, по его мнению, залег лев. Головня провалилась в кусты, послышался рев, кусты закачались. Таким образом нам удалось точно определить убежище льва. Град пылающих головней посыпался в его сторону. Однако лев не отзывался. Бои снова взялись за камни, но и это не помогло. Тогда Дудо стал стрелять из малокалиберного ружья — не для того, чтобы убить зверя, а для того чтобы поднять его из логова. Расчет его оказался правильным. Кусты снова зашевелились, и лев выполз из засады. Путь к отступлению был свободен, но лев не захотел им воспользоваться. По движению кустов мы видели, что он крадется к краю впадины. Мало-помалу он подошел к нам почти вплотную, и, хотя мы его не видели, он нас, наверное, прекрасно видел. Он стоял неподвижно на виду двух белых и тридцати негров, враждебной толпой обступивших огромный костер. А тыл его по-прежнему оставался неоцепленным. Он глядел на нас минут пять, затем грозно зарычал и кинулся пз кустов. Так встретил он пулю, несшую ему гибель. Он пал в борьбе с врагом, без единой мысли о бегстве — первый черногривый лев, убитый в британских владениях Восточной Африки. Он был стар. Шкуру его испещряли рубцы от ран. Одну из лап он когда-то сломал, но она благополучно срослась. Кончик хвоста был оторван. Однако, несмотря на все эти повреждения, это был превосходный экземпляр черногривого льва.
Четверо в общем-то нормальных и уже не совсем молодых людей давятся от смеха, ерзая на сиденьях автомашины, то и дело поворачиваются в разные стороны, шумят, жестикулируют. Один из них я. Про трех моих спутников я могу с полнейшей уверенностью сказать, что таких бурных и восторженных восклицаний от них не слышали лет двадцать-двадцать пять. Они и сами не подозревали, что еще способны на столь непосредственное выражение чувств. Мы ехали с закрытыми окнами. Жара давала себя знать, я опустил стекло и высунул локоть наружу. «Лев!» — крикнул кто-то, и я отдернул руку, больно ударившись о дверцу, вызвав очередной приступ хохота… Такой запомнилась мне первая поездка в заповедник Найроби.
Заповедник начинается прямо у южной окраины города. Рядом большой открытый кинотеатр, так называемый «драйв-ин». Смотреть фильмы приезжают сюда на машинах, останавливаются, где кому удобно: пожилые и одинокие — поближе к бару, молодые — к интимной дальней стенке, постоянному месту авторандеву, а дети бегают по всему «драйв-ину», пока не угомонятся д не уснут на заднем сиденье на радость утомленным родителям. Близость животных здесь ни у кого не вызывает эмоций. Бетонные стены «драйв-ина» сверху на всякий случай посыпаны битым стеклом. Бесплатными зрителями могут быть только жирафы.
Чугунные ворота заповедника украшены силуэтами львов в знак того, что за ними начинается львиная держава. Заповедник Найроби — первый в Кении — был образован в 1946 г. на площади в 11,4 тыс. гектаров. Он раскинулся на возвышенном лавовом плато с небольшими холмами и оврагами, поросшими густой высокой травой, кустарником, кое-где лесом. Днем здесь царят спокойствие и всеобщее согласие, вечером — львы.
Бесплатные зрители
Едва ли со времен Экли что-нибудь изменилось в повадках животных, разве что они привыкли к туристам. На капот развязно прыгают попрошайки-бабуины и протягивают ладошку к открытому ветровому стеклу: авось что-нибудь перепадет. Часами катаются непрошеные пассажиры, скалят свои собачьи морды, нетерпеливо колотят кулаками в стекло, перепрыгивают на другие машины. Разморенный шакал лакает воду по соседству с парочкой мечтательных марабу. Страус-самец, нервно распахивая веера крыльев, тренируется в строевой ходьбе. Вспоминаешь объявление в «Вечерней Москве»: «Театр купит перья страуса…». Перья — редкость, зато не редкость сам страус. Стадо зебр, похожих на толстых полосатых осликов; жирафы, какие-то эклектические существа: ноги и шея; антилопы, еще антилопы, газели… Весь этот феерический спектакль трудно представить себе, не увидев.
Но главное — это хищники, а самый главный из них — лев, который полностью властвует здесь, диктует свои законы, хочет — милует, хочет — казнит, один из наиболее мощных представителей звериного племени диктаторов, царь зверей.
Некогда распространенные по всему Африканскому континенту, в Азии и даже в Греции и Македонии, в наши дни львы почти перевелись, и Восточная Африка стала одним из очень немногих мест, где их еще можно наблюдать в естественных условиях. Вполне понятно, что каждый турист, приезжающий в заповедник Найроби, мечтает увидеть живого льва…
Оставляя за собой широкие хвосты пыли, машины с разных сторон мчатся к одному и тому же месту: маленькой роще на берегу каменистого ручья. В траве мелькает что-то желтое и лохматое.
Один за другим восемь львов! Они выходят из-за машин и ложатся на лысом пригорке. Последним пришел гривастый ветеран, мудрый, неторопливый, обремененный какими-то мыслями, заботами, а может, властью. Остальные с подобострастием поглядывают на него. Машины, которые буквально лезут одна на другую, чтобы подъехать поближе ко львам, их совершенно не интересуют. Солнце стоит низко. Оно зажигает траву и плоские кроны акаций. Скоро наступит время охоты.
На языке суахили лев — «симба». Мы привыкли к тому, что львы должны быть за решеткой. Симба свободен. Львы всегда сыты, они послушно прыгают сквозь пылающие обручи под аплодисменты зрителей. Симбе незнаком щелчок циркового хлыста, ему никто не сует куски мяса в клетку. Симба поджар, в «спортивной форме», даже худощав. Но только ему подчиняется животный мир, только такие, как он, могут удержаться здесь у власти.
Машины застыли в оцепенении. Никто не хочет трогаться с места: так бы и стояли часами. Воздух прозрачен и неколебим. В тишине мерно жужжат кинокамеры… Наконец гривастый поднимает свое семейство и ведет его в каком-нибудь метре от моей машины в степной простор. Львы помоложе крутят мордами и, нервно зевая, поглядывают на туристов, потом прыжками догоняют авангард.
Солнце коснулось горизонта и уже захлебывается в собственном зареве. Степь совершенно пуста, только львы удаляются куда-то, а за ними прямо по траве осторожно движется несколько самых отчаянных туристов. Остальные повернули назад, туда, где на воротах красуются силуэты чугунных львов. Включили подфарники. Вереница машин почтительно замедляет ход у стада атлетических буйволов
