В Киныш-колхозе мы узнаем, что в Тенгиз-бае в стычке с кулацкой бандой убит председатель Дараут-Курганского сельсовета Азомбай Палатой.
Дараут-Курган расположен на другой стороне Алайской доли-I ны против Киныш-колхоза, километрах в пятнадцати. Из Дара – ут-Кургана по ущелью Тенгиз-бай, прорезающему Алайский хребет, идёт дорога на Уч-Курган. На этом пути и произошло столкновение.
В Дараут-Кургане стоит киргизский добровольческий отряд по борьбе с басмачеством и бандитизмом. Горбунов решает вызвать начальника этого отряда и посылает в Дараут-Курган нарочного.
Мы становимся лагерем в Киныш-колхозе. Вскоре приезжает председатель колхоза Ассан. Это статный киргиз, очень красивый, с хитрым, властным лицом. Его сытый конёк с стройными, точёными ногами и лоснящейся шерстью играет под ним. Ассан доставляет нам молоко и кумыс.
Потом он садится поодаль на землю и спокойно наблюдает за нами.
Ассан не внушает нам доверия. В Алайской долине не редки случаи, когда на должности председателей колхозов и секретарей сельсоветов проникают, используя остатки родовых взаимоотношений, баи и родовые старшины. На своих новых должностях они продолжают действовать по-старому. Так, подрядившись от лица колхоза перевезти на верблюдах груз для какой-нибудь организации, они оставляют плату у себя и разверстывают работу между обоими сородичами.
Позже мы узнали, что проданное нам молоко и кумыс Ассан купил у своих же колхозников, заплатив им только часть полученных от нас денег.
В юрте рядом с лагерем живёт семья бедняков. Глава семьи, худой, хромой и одноглазый киргиз, веет ячмень. Он высоко подкидывает его вверх на лопате, и ветер относит полову. Рядом на земле лежит самодельная скрипка с одной струной из конского волоса. Время от времени киргиз прерывает работу и Принимается наигрывать на скрипке. Он стоит, прислонясь к плетню, и медленно водит смычком по струне. Единственный глаз обращён к небу, и рябое лицо принимает задумчивое выражение. Скрипка издаёт тихие, протяжные, грустные звуки, похожие на далёкую песню степного ветра.
Потом киргиз бережно кладёт скрипку на землю, идёт, прихрамывая, к куче ячменя и снова берётся за лопату.
У нас туго с продуктами, особенно с хлебом. Дудин просчитался и не успел своевременно перекинув, продовольствие с ледника Федченко в Алтын-Мазар. Приходится установить дневной рацион хлеба. Мы называем этот рацион «человекохлебо-день».
На ночь мы устанавливаем дежурство. Мне выпадает первая очередь. Я расхаживаю по спящему лагерю. Тёмной грудой лежат у стены верблюды, лошади привязаны к бричке 37-го отряда, два маленьких ишачка, пощипывая траву, бродят между палаток. Из палатки Горбунова время от времени доносятся приглушённые стоны – боль в отмороженных пальцах не даёт ему спать.
Топот копыт приближается к лагерю со стороны Алая. Я смутно различаю в темноте силуэт всадника и собираюсь остановить его окликом. Но потом я слышу голос ребёнка. Киргиз с маленьким мальчиком на седле проезжает мимо лагеря к юрте. В юрте зажигается огонёк. Приезжий спешивается, и в течение нескольких минут я слышу оживлённый, быстрый говор. Потом киргиз снова садится на коня и едет дальше. Так разносятся по далёким степным кочевьям новости, создаётся знаменитый узун-кулак, степная почта. Киргиз не поленится сделать большой крюк, чтобы сообщить свежие сведения обитателям какой – нибудь одинокой юрты или заброшенного в горном ущелье кишлака.
На другой день с утра мы внимательно осматриваем в бинокль пологие склоны Алайской долины – не покажутся ли наши автомобили. Вскоре мы замечаем какой-то тёмный движущийся предмет. Издали он похож на большого жука. Приближаясь, жук разделяется на несколько маленьких жучков, и наконец мы различаем группу всадников.
Впереди в дублёном полушубке и белой войлочной киргизской шапке, с винтовкой и шашкой, едет плотный, коренастый человек, очевидно, начальник. Всадники останавливаются на некотором отдалении от нашего лагеря и спешиваются. Человек в полушубке отдаёт свою лошадь и направляется к нам.
– Товарш началник Гарбуноу? – спрашивает он. Мы указываем на Горбунова, сидящего перед своей палаткой. Прибывший подходит к нему.
– Явился по вашему приказанию, – говорит он.
Это – Козыбай Шамсудинов, начальник добротряда. Мы знакомимся. Козыбай снимает винтовку, шашку, полушубок и остаётся в форменной милицейской гимнастёрке. Он – невысокого роста, плотный, упитанный, круглолицый. Снаряжение на нём пригнано образцово, гимнастёрка, бельё, руки – безупречно чисты. Мы знаем по опыту, какая нужна настойчивость и выдержка, чтобы в походе сохранить такую чистоту.
Козыбай рассказывает подробно о столкновении с бандитами.
Горбунов оешает послать одного из джигитов – Козыбая – в Бордобу к Ивченко с просьбой ускорить прибытие в Киныш-колхоз автоколонны нашей экспедиции. Один из бойцов добротряда берет записку, садится на коня и трогается в путь. Теперь по крайней мере есть уверенность, что автомобили действительно прибудут за нами.
Мы угощаем Козыбая чаем и печеньем. Он польщён любезным приёмом.
Он внимательно осматривает наше снаряжение. Особенно ему нравятся спальные мешки. Он заводит разговор о том, как часто ему приходится при поисках и преследовании кулацких банд ночевать в горах и как там ночью бывает холодно. Потом он перечисляет, какие отряды нашей экспедиции проходили через Дараут-Курган и долго и подробно описывает, какую помощь он им оказывал.
Горбунов понимает намёк и обещает Козыбаю., спальный мешок.
Доктор делает Горбунову перевязку. Козыбай рассматривает почерневшие пальцы Горбунова и вспоминает, как несколько лет тому назад его отряд загнал басмачей на ледник в одном из ущелий Алая. Когда басмачей захватили, у них тоже были отморожены ноги.
– Не только пальцы чёрные были – пятки тоже, – говорит Кочыбай. – Мясо отваливалось.
Горбунов устал от долгой беседы, но Козыбай не собирается Уезжать.
Я ухожу с Капланом за молоком в соседнее кочевье. Часа через два мы возвращаемся обратно. Положение – без перемен. Козыбай по-прежнему сидит у палатки Горбунова и что-то ему рассказывает. Горбунов, раскачиваясь от боли в отмороженных пальцах, с трудом поддерживает разговор. Наконец гость прощается и надевает полушубок, винтовку и шашку. Джигит подводит ему коня, и отряд быстрой рысью пускается в обратный путь.
Вечером у нас большая удача: мы пополняем наши запасы. Киргизы приводят нам жирного, верного, как смоль, барана и мы покупаем его за пять «платьев» сатина. «Платье» – это 6 метров. Сатин у нас двух сортов – пёстрый, в цветочек, и гладкий, оранжевый. Выбор нелёгок: жене хочется пёстрого, мужу – гладкого, более практичного. Благоразумие в конце концов одерживает верх над кокетством.
