С удовольствием созерцая толпу, дохожу до середины Ипанемы и решаю пропустить стаканчик кайпириньи в прибрежной кафешке, а то ноги нещадно гудят. Выбираю единственный пустующий столик и устраиваюсь с коктейлем и пепельницей. Минут через пять передо мной появляется тетушка в униформе — той самой, для сиделок или домашней прислуги — и что-то лопочет по-португальски. Мотаю головой: speak English, please! Тогда тетушка произносит отдельные английские слова, изрядно сдобренные экспрессивными жестами, в результате чего до меня доходит: она просит разрешения посадить кого-то за мой столик. Киваю, мне не жалко.
Сиделка подкатывает к моему столику прогулочное кресло на колесиках — чуть ли не инкрустированное бриллиантами! В нем восседает… копия Мадлен Олбрайт, если вы когда-нибудь видели эту американскую железную леди. «Миссис Олбрайт», положив руку на левую сторону груди, кивает мне, улыбаясь во всю свою безупречную искусственную челюсть. Дескать, она благодарна, что я не отказалась составить ей компанию. Теперь я чувствую себя неловко: после такого радушного приветствия вроде как следует завести задушевную беседу… Но на каком языке? И о чем?
Сиделка приносит для своей госпожи бокал свежего клубничного сока и встает за спиной ее кресла — натурально, сцена из бразильского сериала! Разглядываю свою случайную соседку: судя по всему, она богата — и даже очень. На ее пальцах, запястьях, на шее, в ушах и даже в прическе бликуют многочисленные подлинные алмазы. Я, конечно, не ювелир. Но как-то Лев, когда мы с ним оказались на алмазной фабрике в Израиле, научил меня отличать натуральные камни от подделок — по особому сиянию, по тонкостям огранки и даже по форме. Лев очень хорошо разбирается в драгоценностях, потому что их любит его жена. А он помогает ей их коллекционировать… Да бог с ним, впрочем. Итак, камни на незнакомке настоящие, в этом я уверена.
Пока она молча улыбается и потягивает сок, продолжаю играть в Шерлока Холмса. Что я могу еще сказать о своей соседке, опираясь на один только дедуктивный метод? На ее лице — следы многочисленных подтяжек: кожа натянута как у куклы. Морщин почти нет, но видно, что старушке под 80, не меньше. При этом макияж наложен очень тщательно и со вкусом — ровный тон, легкие румяна и довольно яркая помада, призванная скрыть старческую форму губ. Помимо сокровищ со всей пещеры Аладдина, на даме легкое шелковое платье — простого кроя, но видно, что дорогое. Такую элегантную простоту умеют создавать в Доме Шанель, и стоит она очень недешево. Это меня тоже Лев просветил, все мои гламурные познания — от него. Он с ходу умеет определять статус человека, и, если я пытаюсь сделать это исходя из речи собеседника, то Льву достаточно незначительных, не бросающихся в глаза деталей.
Я на секунду вообразила себя Львом. Кто передо мной? Что я вижу? Облагороженная, сытая, нарядная старость. Осанка, манеры и движения выдают породу, стиль и привычку общаться в кругах, где ценят «экстерьер». Старушка-аристократка с кресла не поднимается: видимо, не ходит совсем или ходит, но с большим трудом.
— Жозефина, — представляется незнакомка, приветливо глядя мне в глаза, и делает знак сиделке. Та извлекает из изящной дамской сумочки, припрятанной в недрах кресла, сначала элегантный портсигар (боюсь, что золотой!), потом миниатюрный инкрустированный кортик (боюсь, что серебряный!), а затем — длинную тонкую коричневую сигару. Ловко отсекает кортиком ее кончик, вручает хозяйке и вытягивается в струнку напротив — с пламенем, рвущимся из золотой зажигалки в руке:
— Пор фабор, сеньора Жозефина!
Вот это ритуал! Сеньора Жозефина знаками осведомляется у меня, не задохнусь ли я от сигарного дыма? Я уже приняла правила светско-сериальной игры: прикладываю ладонь к левой стороне груди, как минуту назад это сделала моя соседка, и сладко улыбаюсь. Типа — пор фабор, дорогая сеньора, делайте все что вам угодно, мне это лишь доставит радость!
Жозефина затягивается, распространяя вокруг себя сладкий дурманящий аромат, и… начинает говорить! Голос у нее тоже сладкий — тягуче-нежный, с легкой хрипотцой. Я бы даже сказала, сексуальный голос, если только такое возможно в столь преклонном возрасте.
Периодически заглядывая мне в глаза, пожилая леди увлеченно воркует, время от времени мечтательно закатывая очи или, наоборот, в сердцах хлопая ладонью по столику. Я, словно завороженная, слушаю поток речи на незнакомом языке. Но меня увлекает музыка непривычных мне португальских звуков и свет, льющийся из глаз моей собеседницы, — если, конечно, ее можно так назвать. Я совершенно теряю чувство времени и превращаюсь в одни большие уши. Даже не в уши, а в сердце. Потому что не понимаю ни слова, но вот сердцем чувствую: старушка рассказывает мне что-то интересное. И это что-то имеет для нее очень большое значение. Боже, как для пожилого человека важно иметь внимательного слушателя! Как жизненно необходимо ему поговорить, рассказать о себе! Ведь моя визави прекрасно осознает, что я не улавливаю смысла! Но один лишь интерес, сочувствие в моих глазах побуждает ее продолжать свою невероятную историю!
Выдав какую-то особо экспрессивную португальскую фразу, моя собеседница театрально заламывает усеянные перстнями руки. Блеск ее украшений буквально ослепляет.
— Si, senhora! Si, si! — поддакивает за ее спиной сиделка.
И тут возле нас нарисовался бодрый дедок в светлых парусиновых шортах по колено и в майке с игривым изображением женской попки. Судя по радости, с какой приветствуют его моя сеньора и ее прислуга, это их хороший знакомый. Не исключено даже, что это кавалер хозяйки. Несмотря на характерный для вечернего Рио полураздетый вид, что-то в дедке выдает принадлежность к избранным. Возможно, дорогие часы на запястье, а может быть, просто выправка и изысканность манер. Он что-то спрашивает по-португальски, обращаясь к сеньоре и глядя на меня, а потом произносит на безупречном английском:
— Добрый вечер, меня зовут Леандро Сорейро да Силва, я сосед сеньоры Жозефины. Она говорит о вас: как жаль, такая очаровательная сеньорита — и буквально ни слова по-португальски! Но вы не обижайтесь! Мы, старые кариоки, такие патриоты! Нам кажется, что весь мир должен понимать язык, на котором изъясняется наш город. Мы все очень, очень любим наш Рио! — и пожилой сеньор заразительно хохочет.
О, счастье! Дед говорит по-английски и не лишен чувства юмора! Теперь я хотя бы смогу выспросить у него, что за фрукт эта сеньора Жозефина! А то мы уже битый час «болтаем», а я могу только строить догадки о том, что за незнакомка неожиданно приземлилась за мой столик! И если кто-то не прольет мне свет на ее персону, она навсегда останется в моей памяти столь любимым Ремарком зыбким «фрагментом женского пола», перипетии судьбы которого услужливо дорисует мое щедрое и неленивое воображение.
