– Проведете ли вы меня, – сказал тот на чистом русском языке, но с необычной для постоянно говорящего на этом языке старательностью выговаривая каждое слово, – до Умбы, если я вылечу вас?
Глубокие, но не старческие морщины на смуглом лице гостя и серые, почти бесцветные, но слишком глубокие и беспокоящие пристальностью взгляда глаза его и самая манера говорить с необычайной простотою, за которой чувствовалось достоинство, внушили больному доверие. Во всяком случае, необычного посетителя он не послал к черту, как это делал с другими, предлагавшими верные средства от болезни, хотя ответил не без резкости: Если вы меня поставите завтра на ноги, я послезавтра отведу вас не на Умбу, а на самый Остров Духов, если вы пожелаете. Лучше умереть у черта в лапах, чем на этих вонючих тряпках!
Он хлопнул исхудавшей ладонью по соломенному тюфяку так, как хлопал по рукам колычан, заключая какую-нибудь сделку. Колычане знали, что слово Колгуя, подкрепленное рукопожатием, вернее писаных векселей.
Может быть, гость знал это, может быть, он догадался о том по одному взгляду на охотника, но он ответил тотчас же, коротко: – Хорошо, я вас вылечу!
Он не был ни знахарем, ни фокусником, ни чародеем, потому что с внимательностью и тщательностью, свойственной далеко не каждому врачу, он, осмотрев больного, расспросил его о всех малейших проявлениях болезни. Напав на какой-то след, он сам досказал Колгую все остальное с такою точностью, что можно было подумать, будто он все две недели не отходил от постели больного, наблюдая за ним. Только после этого он ушел и вернулся с багажной сумкой, из которой извлек те шесть порошков, которые поставили Колгуя на ноги.
Обитателям древнего города Колы, как я уже сказал, все это было известно. Вот почему чужеземный доктор, к тому же избравший целью своего путешествия столь рискованное место, как Умба с его Островом Духов, привлек всеобщее внимание.
Впрочем, улицы Колы не велики, а сытые лошадки путешественников с такою охотой тронулись в путь, что маленький отряд не долго тешил своим видом зрителей.
Колгуй, еще бледный и худой, но сидевший на лошади с большей уверенностью, чем в постели, помахал шапкой на прощание приятелям, и отряд скрылся с глаз зевак.
Спутник Колгуя оказался человеком не очень разговорчивым. До вечера он только раз, когда, увязая до щиколотки в болоте, лошади шли шагом, открыл рот.
– Не рано ли пустились мы в путь? – сказал он, впрочем, сейчас же добавляя: – Хотя вы, кажется, чувствуете себя хорошо!
– Я думаю, что нагуляю себе жиру скорее в дороге, чем дома! проворчал Колгуй.
Они пробирались вересковым кустарником. Бившиеся о колена коней вечнозеленые листья багульника издавали свой горько-пряный запах, и старый охотник оживал от аромата, точно не дышал, а пил кружку за кружкой колычанское пиво, сдобренное для крепости пьянящим настоем багульника. Кисти колокольчатых цветов андромеды веселили темно-зеленый ковер болота, но лошади пугливо поднимали головы прочь от ядовитой листвы ее, торопясь выбраться из топи на твердую почву.
– Тогда будем спешить! – отозвался спутник Колгуя сурово и замолчал надолго.
Колгуй, выбравшись из болота, молча последовал его совету и погнал коней вперед.
Безлесная равнина расстилалась впереди на десяток верст. Суровые ветры здесь сжигают все, что поднимается выше слоя снега, прикрывающего землю зимою.
Низкорослый кустарник черники и брусники казался издали ровным луговым ковром.
Кони шли едва приметными и для острого глаза охотника тропинками. На сотни верст здешние дороги безлюдны, и Колгуй, привыкший, плутая в болотах и равнинах, молчать целыми днями, не очень тяготился молчаливостью своего спутника.
Однако на первом привале после полудневного пути и тряски, после сытного завтрака, запитого чашкой спирта, когда странный путешественник нетерпеливо поглядывал на щипавших траву лошадей, Колгуй не вытерпел.
– За каким, собственно говоря, дьяволом, – сказал он без всякой учтивости, законно исчезающей у людей среди диких равнин, не тронутых ногой человека, – несет нас, доктор, на Умбу?
Серые глаза доктора не оживились ни гневом, ни любопытством. Он ответил тихо и просто: – Для чего бы я стал тратить время и слова на объяснение того, что вам станет ясным и так через два дня?
– Дельно сказано, – смутившись, пробормотал Колгуй и вытянулся на траве, словно не желая продолжать так ловко оборванный разговор, но тут же добавил, как будто для себя одного: – Я не верю ни в бога, ни в черта, но без большой нужды я не потащился бы на этот остров… Я-таки отлично знал тех топографов, которые не вернулись оттуда…
– Оставаясь в постели, вы могли умереть несколько раньше, чем мы – доберемся до Острова Духов, – с едва заметной усмешкой ответил доктор.
– Что? Я разве отказываюсь идти с вами? – вскочил Колгуй.
– Я не говорил этого, – тихо заключил доктор.
Можно было подумать, что разговор утомлял его больше, чем седло. Колгуй замолчал и молча пошел к лошадям.
– Я думаю, мы отдохнули довольно? – проворчал он.
Доктор молча кивнул головой, и через минуту они снова продолжали свой путь.
Спокойный и ровный путь этот, то незаметной тропою пробиравшийся в зарослях кустарника, то шедший между каменных скал, покрытых ржавым мхом, то выходивший в степь, то опускавшийся в болотистые низины, длился до таинственных северных сумерек, незаметно сменивших летний день на белую ночь.
Колгуй уже начинал поглядывать вопросительно на своего спутника, помышляя об отдыхе, и тихонько приглядывался к укромным уголкам, когда тот вдруг придержал лошадь и обернулся к проводнику.
– Что это? – спросил он, кивая в сторону.
Белая, прозрачная ночь сияла над миром, как загадка: не было теней, не было источника света. Все казалось прозрачным, все чудилось освещенным откуда-то изнутри. И развалины каменной стены, возвышавшейся над низкою порослью карликовых берез, были видны издалека.
Колгуй весело воскликнул: – То, что нам нужно для ночлега, доктор. Мы не могли бы и желать здесь лучшего…
– Что это такое? – повторил тот, не замечая болтовни охотника. Жилище?
– Да, иногда в них живут лопари… Я думаю, что им по тысяче лет, и те, кто их строил, были посильнее нас… Лабиринты – называли их топографы.
– Хорошо, мы ночуем там! – вдруг согласился тот и, круто повернув с дороги, направился к дряхлым камням с такою поспешностью, что Колгуй с недоумением погнал за ним свою лошадь, не понимая, откуда вдруг появилась в докторе такая охота к ночлегу и отдыху.
