Впрочем, чтобы узнать последнюю волю покойного, достаточно было отправиться на Шелдон-стрит, N 17 к нотариусу Торнброку и спросить у него, во-первых, существовало ли вообще завещание Вильяма Гиппербона, а во-вторых, каково было его содержание.
— Господа, — сказал нотариус Торнброк председателю Клуба Чудаков Джорджу Б. Хиггинботаму и одному из его членов Томасу Р. Карлейлю, которые были выбраны делегатами для выяснения этого серьезного вопроса, — я ждал вашего визита, который считаю большой для себя честью…
— Это такая же честь и для нас, — ответили, раскланиваясь, оба члена клуба.
— Но, — прибавил нотариус, — прежде чем говорить о завещании, нужно заняться похоронами покойного.
— Мне кажется, — сказал Джордж Б. Хиггинботам, — что их нужно организовать с блеском, достойным нашего покойного коллеги.
— Необходимо строго следовать инструкциям моего клиента, запечатанным в этом конверте, — ответил нотариус, ломая печать конверта.
— Это значит, что похороны будут… — начал было Томас Карлейль.
— … торжественными и веселыми в одно и то же время, господа, под аккомпанемент оркестра и хора певческой капеллы, при участии публики, которая не откажется, конечно, прокричать веселое «ура» в честь Гиппербона!
— Я ничего другого и не ожидал от члена нашего клуба, — проговорил председатель, наклоняя одобрительно голову. — Он не мог, конечно, допустить, чтобы его хоронили, как простого смертного.
— Поэтому, — продолжал нотариус Торнброк, — Вильям Гиппербон выразил желание, чтобы все население Чикаго представительствовало на его похоронах в лице шести делегатов, избранных по жребию при совершенно исключительных условиях. Он давно уже задумал этот план и несколько месяцев назад собрал в одну большую урну фамилии всех своих сограждан обоих полов в возрасте от двадцати до шестидесяти лет. Вчера, согласно его инструкциям, я в присутствии мэра города и его помощников произвел жеребьевку, и первым шести гражданам, чьи фамилии я вынул из урны, я дал знать в заказных письмах о воле покойного, приглашая их занять места во главе процессии и прося их не отказаться от этого возложенного на них долга…
— О, они, конечно, его исполнят, — воскликнул Томас Карлейль, — так как есть все основания думать, что они будут хорошо награждены покойным, если даже и не окажутся его единственными наследниками.
— Это возможно, — сказал нотариус, — и с своей стороны я бы этому вовсе не удивился.
— А каким условиям должны отвечать лица, на которых выпал жребий? — захотел узнать Джордж Хиггинботам.
— Только одному, — отвечал нотариус:
— чтобы они были уроженцами и жителями Чикаго.
— Как… никакому другому?
— Никакому другому.
— Все понятно, — ответил Карлейль. — А теперь, мистер Торнброк, когда же вы должны будете распечатать завещание?
— Спустя две недели после кончины.
— Только спустя две недели?
— Да, так указано в записке, приложенной к завещанию, следовательно, пятнадцатого апреля.
— Но почему такая отсрочка?
— Потому что мой клиент желал, чтобы прежде, чем ознакомить публику с его последней волей, факт его смерти был твердо установлен.
— Наш друг Гиппербон очень практичный человек, — заявил Джордж Б. Хиггинботам.
— Нельзя быть слишком практичным в таких серьезных обстоятельствах, — прибавил Карлейль, — и если только не дать себя сжечь…
— А притом еще, — прибавил поспешно нотариус, — вы всегда рискуете быть сожженным заживо…
— Разумеется, — согласился председатель, — но раз это сделано, то вы, по крайней мере, можете быть уже вполне уверены, что вы действительно умерли.
Как бы то ни было, вопрос о кремации тела Вильяма Гиппербона больше не поднимался, и покойный был положен в гроб, скрытый под драпировками погребальной колесницы.
Само собой разумеется, что когда распространилась весть о смерти Вильяма Гиппербона, она произвела в городе необычайное впечатление.
Вот те сведения, которые тотчас же стали известны.
30 марта после полудня почтенный член Клуба Чудаков сидел с двумя своими коллегами за карточным столом и играл в благородную игру «гусек». Он успел сделать первый ход, получив девять очков, составленных из трех и шести, — одно из самых удачных начал, так как это отсылало его сразу в пятьдесят шестую клетку.
Внезапно лицо его багровеет, руки и ноги деревянеют. Он хочет встать, поднимается с трудом, протягивает вперед руки, шатается и едва не падает. Джон Аи. Дикинсон и Гарри Б. Андрьюс его поддерживают и на руках доносят до дивана. Немедленно вызывают врача. Явились двое, которые и констатировали у Вильяма Гиппербона смерть от кровоизлияния в мозг. По их словам, все было кончено, а уж им-то можно было верить: одному богу известно, сколько смертей перевидали доктор Бернгам с Кливленд-авеню и доктор Бюханен с Франклин-стрит!
Час спустя покойник был перевезен в его особняк, куда моментально прибежал нотариус Торнброк.
Первой заботой нотариуса было распечатать один из конвертов, в котором лежало распоряжение покойного, касавшееся его похорон. Прежде всего нотариус должен был выбрать по жребию шесть участников в процессии, чьи фамилии вместе с сотнями тысяч других находились в колоссальной урне, помещавшейся в центре холла.
Когда это странное условие стало известно, легко можно себе представить, какая толпа журналистов и репортеров набросилась на нотариуса Торнброка! Тут были и репортеры газет Чикаго Трибюн, Чикаго Интер-Ошен, Чикаго Ивнинг Джерналь, газет республиканских и консервативных; и репортеры Чикаго Глоб, Чикаго Геральд, Чикаго Тайме, Чикаго Мейл, Чикаго Ивнинг Пост, газет демократических и либеральных; и репортеры Чикаго Дейли Ньюс, Дейли Ньюс Рекорд, Фрейе Прессе, Штаат-Цейтунг, газет независимой партии. Особняк на Салль-стрит полдня кишмя-кишел народом. Все эти собиратели новостей, поставщики отчетов разных происшествий, репортеры и редакторы сенсационных статей старались вырвать «хлеб» друг у друга. Они вовсе не касались подробностей смерти Вильяма Дж. Гиппербона, так неожиданно постигшей его в ту минуту, когда он выбрасывал роковое число девять, составленное из шести и трех. Нет! Всех интересовали главным образом имена тех шести счастливцев, карточки которых вскоре должны были быть вынуты из урны.
Нотариус Торнброк, подавленный сначала обилием всех этих журналистов, быстро вышел из затруднения, будучи человеком исключительно практичным, как и большинство его соотечественников. Он предложил устроить из фамилий счастливцев аукцион, сообщив их той газете, которая заплатит за них дороже других газет, при условии, что полученная таким образом сумма будет разделена между двумя из двадцати городских больниц. Наивысшую цену дала газета Трибуна: после горячего сражения с Чикаго Интер-Ошен она дошла до десяти тысяч долларов! Радостно потирали руки в этот вечер администраторы больницы на Адамс-стрит, № 237, и чикагского госпиталя «Для женщин и детей» на углу Адамс-стрит и Паулин-стрит.
Зато какой успех выпал на следующий день на долю этой солидной газеты и какой доход она получила от своего дополнительного тиража в количестве двух с половиной миллионов номеров! Пришлось разослать этот номер в сотнях тысяч экземпляров во все пятьдесят один штат Союза.
— Имена, — кричали газетчики, — имена счастливых смертных, выбранных жребием из всего населения Чикаго!
Их было шесть человек — этих счастливчиков, этих «шансёров» [4]. Сокращенно же они назывались просто: «шестеро».
Нужно сказать, что газета Трибуна часто прибегала к подобным смелым и шумным приемам. Да и чего только не могла бы себе позволить эта хорошо информированная газета Диборна с Мадисон-стрит, бюджет которой составляет миллион долларов, а акции ее, стоившие вначале тысячу долларов, теперь стоят уже двадцать пять тысяч?
Надо прибавить, что, помимо этого первоапрельского номера, Трибуна напечатала все шесть фамилий еще на отдельном специальном листке, который ее агенты распространили во всех даже самых далеких окраинах республики Соединенных штатов.
