ниточку, к которой привязана куколка йиквне-хум («танцующий человечек»). «На санквылтапе я не очень умею, это я вам посмотреть принес. А вот на скрипке могу немножко». Он взял в руки осиновый смычок и заиграл песню о реке Ушме. Тетя Шура молча сидела на женской половине. «Обычно она мне подпевает, но для этого маленько налить надо…» Песни о реках, песни об охотниках, песни о деревьях. Деревья, как выяснилось, делятся на две категории. Лиственные — это русские, потому что «быстро растут и размножаются», а хвойные — это манси, потому что «растут медленно, как богатыри». Вообще тут все — о богатырях. «Когда враги убивали наших богатырей, богатыри становились присматривающими духами, теперь у каждого пауля свой пупыг». «Торум ёт, ор ёт!» («Вместе с богом, вместе с богатырями!») Надо сказать, никто из манси, с которыми мы здесь познакомились, не отличается богатырским телосложением. Но ведь были Асыка и Юмшан, были вогульские рати. Когда видишь, как крошечный манси идет по непроходимой тайге, или узнаёшь, что седая старуха до сих пор ходит на лося (в молодости ходила и на медведя), легенды начинают казаться более правдоподобными…
Легенды: Куриковы, Холат-Сяхыл
Никиту Курикова называют «гордым манси». Лучше, говорят, его не злить. Вспоминают следующую историю. Как-то раз Никита пошел на медведя с двумя русскими охотниками из соседнего поселка. Долго блуждали по лесу, пока наконец не столкнулись с тем, кого искали. Манси выстрелил в медведя, но выстрел был неудачным. Когда разъяренный хозяин тайги набросился на незадачливого охотника, испуганные товарищи дали стрекача. На следующее утро они вернулись за останками Курикова. Но нашли не труп, а живого Никиту, «переодевшегося в медведя»: убив зверя ножом, охотник вспорол ему брюхо, выпотрошил внутренности и забрался внутрь (таким образом он грелся всю ночь). Сидя в таком «убежище», раненый Никита пил медвежью кровь, чтобы восстановить силы.
С родом Куриковых связаны и другие легенды, которые любят пересказывать местные жители. Говорят, например, что шаман из их рода поучаствовал в загадочной истории, известной под названием «гибель группы Дятлова» (эта история вот уже полвека не дает покоя любителям конспирологии). На самом деле участие шамана Степана Курикова заключалось в том, что именно он «почуял неладное», забил тревогу и помог команде спасателей найти тела девятерых туристов, разбросанных по склону горы Холат-Сяхыл. Причина смерти «дятловцев» до сих пор не установлена. С медицинской точки зрения все и впрямь звучит довольно странно: при обилии внутренних переломов и кровоизлияний количество внешних повреждений было минимальным, тогда как кожа погибших туристов, по словам Степана и сопровождавших его поисковиков, имела «неестественный фиолетовый или оранжевый цвет». Существует версия о секретных военных испытаниях, проводившихся в тех местах в 1959 году (год «дятловской» трагедии). Два года спустя, в феврале 1961-го, на том же перевале погибла еще одна группа, пытавшаяся повторить маршрут «дятловцев» и «провести расследование». Во всяком случае, вряд ли их убил Куриков или кто-нибудь еще из аборигенов: манси никогда не бывают здесь, так как считают Холат-Сяхыл (в переводе «Гора мертвецов») проклятым местом. По преданию, во время Всемирного потопа на этой горе искали убежище и погибли от голода девять манси.
Нынешние селения Куриковых разбросаны по Пелыму. В каждом селении — одна-две семьи. В одном из таких паулей до недавнего времени жили братья Семен и Василий Куриковы. У младшего брата была жена Полина. Случилось так, что со временем и старший брат, одноглазый Семен, тоже стал жить с ней как с женой. Узнав об этом, Василий выколол брату второй глаз. Жена все же стала общей, а Василию во сне начали являться менквы. Согласно одной «научной» версии, подобные сновидения суть не что иное, как странное проявление депрессии, распространенное среди манси. Как бы то ни было, преследуемый кошмарами Куриков покончил с собой.
Менквы — лесные черти, великаны с заостренными головами и длинными ногтями, сотворенные Нуми-Торумом из лиственницы. По другим легендам, это духи погибших в лесу людей.
Когда песни закончились, тетя Шура проводила гостей, сказала всем: «Ос эмос улум», и нас повели в следующий дом. В тесной избе живет Альбина Анямова с дочерьми Верой и Настей, сыном Андреем, невесткой Галей Тасмановой и пятью внуками. Таня и Лена, с которыми мы познакомились в Ушме, тоже дочери Альбины. Короче говоря, нас снова пригласили к столу. На сей раз угощали капитально: суп из сосьвинской сельди и глухаря, каша из вареной рыбы с черникой.
Кажется, гостеприимство свойственно всем жителям этих мест — как русским, так и манси. Как говорил один мой знакомый, которому довелось пожить у эвенов, на севере человек человеку скорее брат, чем волк; гостю всегда искренне рады. Что никак не отменяет крайней настороженности и постоянного недоговаривания, четкого разделения на своих и чужих: тебя угощают чем бог послал, отдают последнее, но притом в любой момент готовы схватиться за ружье.
В молодости Альбина считалась первой красавицей среди ивдельских манси. Сейчас ей сорок с небольшим, но выглядит как минимум на десять лет старше своего возраста. Муж Альбины Владимир умер от туберкулеза несколько лет назад. Лена и Таня — тоже матери-одиночки. Единственный мужчина в доме — сын Андрей, но о нем говорили мало; создалось впечатление, что его здесь практически не бывает.
Сидя на женской кровати, Альбина рассматривала собранные Наташей фотографии из семейных архивов. «А это Володя, Володя, да. По отчеству не помню… Он из Пакиных был…» Наташа старательно записывала. «Он еще историю любил рассказывать про то, как волков перехитрил. Стая волков за ним как-то погналась. Он от них на дерево залез. Волки вокруг дерева бегают, уходить не хотят. Тогда он раз, палец себе надрезал. Кровь с пальца капать стала. На одного из волков, ага. Ну так другие волки кровь почуяли — того, на которого капало, загрызли и убежали… Вот так рассказывал». Когда дошли до фотографии, на которой среди прочих был изображен этнограф Матвеев, ездивший в экспедиции к манси в 60–70‐х годах, к разговору подключился дядя Рома: «А, так это ж Яны Пуки!» — «Какой такой Яны Пуки?» — «Ну Яны Пуки, так его звали все… Это значит „Большой Живот“. Если увидите его там у себя, передайте: манси его помнят».
Тем временем Вера, семнадцатилетняя красавица в «морошковом» платье, стараясь развлечь гостей, расспрашивала про городскую жизнь, показывала свои школьные грамоты. Ее, как и сестер, посылали учиться в интернат для мансийских детей, который находится в поселке Полуночное. Его мы видели
