– Милости просим ко мне, – сказал он, приподнимая остатки широкой шляпы, у которой торчали лишь одни поля.
– К вам? – спросил Робер, вставая и отвечая на поклон учтивого хозяина.
– Да, ко мне, на дачу Кампанарио.
– В таком случае, сеньор, извините туристов-иностранцев за бесцеремонность, с которой они вторглись в ваше владение.
– Лишние извинения, – протестовал мадейрец на сносном английском языке. – Очень рад предложить вам гостеприимство.
Робер и его товарищи смотрели на старика с любопытством. Взгляды их перебегали с его жалкой личности на развалины, служившие жилищем этому странному домовладельцу. Последний, казалось, наслаждался удивлением своих гостей.
– Позвольте мне, – сказал он, – самому представиться дамам, так как тут нет никого, чтобы оказать мне эту услугу. Надеюсь, они извинят эту некорректность дону Мануэлю де Гойашу, их покорному слуге.
В самом деле, и под своими лохмотьями благородный бедняк не терял величественного вида. Он произнес свою тираду полувысокомерным-полуфамильярным тоном, в общем – превосходно. Однако вежливость не помешала его глазам жадно забегать. Гипнотизированные соблазнительной сервировкой, они переносились к паштетам и окорокам, мимоходом лаская соблазнительные фляжки, и очень красноречиво выражали жалобу голодного желудка.
Алисе стало жалко несчастного хозяина. Она пригласила сеньора дона Мануэля де Гойагпа принять участие в завтраке.
– Благодарю, сеньора, с удовольствием принимаю, – ответил он, не заставляя себя больше просить. – И не думайте, пожалуйста, что вы завтракаете в дурном обществе. Под немного потертым внешним видом кроется моргадо (сеньор), как нас здесь называют, и вы видите перед собой одного из самых богатых землевладельцев Мадейры.
Перед нерешительным взглядом туристов дон Мануэль рассмеялся.
– А! – воскликнул он. – Вы, несомненно, спрашиваете себя, каковы другие. Что ж! Их одежда имеет еще больше дыр, чем моя, а их дома – меньше камней, чем моя кинта, – вот и все. Ничего нет проще, как видите.
Глаза моргадо сверкали. Очевидно, предмет был близок сердцу его.
– Нет ничего нет проще благодаря глупым законам, управляющим этим краем. Наша земля, которую мы, однако, не можем сами обрабатывать, сдана нашими отцами в аренду, по здешнему обычаю, на очень долгие сроки. Аренда становится собственностью фермера. Он ее уступает, продает, завещает своим детям и лишь платит владельцу половину своих доходов. Кроме того, он может возводить стены, строить дома, делать всякие сооружения, какие только ему заблагорассудится на сданном ему внаем участке, и хозяин по истечении аренды для вступления во владение своим имуществом должен выкупить все это по номинальной стоимости. Кто же из нас в состоянии это сделать? Собственники в принципе, мы в действительности лишены своего имущества, особенно после того, как вторжение филоксеры позволило нашим арендаторам отказаться от всяких обязательств под предлогом, что доходы их ничтожны. Вот уже двадцать лет, как это продолжается, и вы видите результаты. Я имею от своих предков столько земли, что можно было бы на ней построить город, и не могу даже починить этого дома!
Лицо моргадо омрачилось. Машинально протянул он свой стакан, который соседи поспешили наполнить. Это утешение, несомненно, приходилось ему по вкусу, потому что он частенько прибегал к нему. Он уже почти не говорил. Он ел на пятнадцать дней и пил на целый месяц. Постепенно взгляд его смягчился, глаза стали мутными, потом нежными. Скоро они совсем закрылись, и моргадо, мягко склонившись на землю, блаженно заснул.
Путешественники не хотели будить его, чтобы проститься.
– Далеко приходится искать разрешения социального вопроса, – сказал Рожер перед уходом. – Вот оно, ей-Богу! При таком законе крестьяне не замедлят сделаться господами!
– А господа – крестьянами, – меланхолично заметил Робер. – Их черед теперь поднять возмущение.
Рожер не нашел что ответить на этот грустный аргумент, и маленькая группа молча продолжала путь.
Подкрепившись, отдохнув, носильщики продвигались быстрым шагом. Впрочем, теперь спускались. Меньше чем за полчаса узкая и прихотливая тропинка привела экскурсантов на маленькую естественную платформу, составляющую вершину Кабо-Жиран.
С этой узкой возвышенности они видели южную сторону острова. Напротив них Порто-Санто, без единого дерева, выступал своим резким профилем. На западе – местечко Кальета с высокими и туманными горами на заднем плане, на востоке – Камора-де Ла-бош, Фуншал и мыс Сан-Лоренсо.
Но число километров, которое оставалось еще пройти до захода солнца, не позволяло долгого созерцания. Поэтому поспешно тронулись, и по дороге носильщики пошли живее.
Этот способ путешествия, будучи спокойным, менее всего удобен для разговора. Изолированные одни от других, не будучи в состоянии обмениваться впечатлениями, туристы лениво давали себя укачивать, смотря на движение чудесного пейзажа.
Дорога то поднималась, то спускалась, но с каждой новой долиной средняя высота увеличивалась, а растительность менялась. Мало-помалу тропические породы уступили место деревьям умеренных краев. Дубы, кедры, клены заменили пальмы, папоротники, кактусы.
На спусках или подъемах неутомимые носильщики шли тем же гибким и длинным шагом. Спускаясь в глубину долины, они поднимались затем на хребет, чтобы опять опускаться и снова подниматься, не уставая. Тринадцать раз уже проделали они это, когда в заходящем солнце показалось местечко Магдалена.
Четверть часа спустя гамаки остановились перед довольно приличной с виду гостиницей среди сборища оборванных ребятишек, громко гомонивших, прося милостыню.
Чтобы прогнать их, Робер и Рожер тщетно распределяли им легкие шлепки. Сондерс, однако, нашел действительно практичное средство. Достав в жилетном кармане горсть медяков и аккуратно подсчитав их, он швырнул их вразброс. Жадная толпа тотчас же кинулась на добычу, а Сондерс, вынув из кармана записную книжку, тщательно занес в нее свой расход. Потом, сунув ее обратно, обратился к Роберу, которого этот маневр заинтриговал.
– Можете заявить господину Томпсону, что я аккуратно веду свой счет, – сказал он тоном, в котором слышался скрежет зубовный.
На другой день с зарей отправились в путь. Переход был длинный, утомительный, особенно от Магдалены до Сан-Винсента, где предстоял ночлег.
Сначала, на расстоянии двух километров, следовали по дороге, пройденной накануне; затем носильщики, свернув влево, стали взбираться по козьей тропинке, змеившейся в глубине узкой и мрачной долины.
