воды, текущей из душа и бьющей из умывальника на пляже, воды, смывающей жар солнца и соль моря воды, текущей по глазам, которые еще не сухие, по губам, которые не щиплет… И еще дальше, в каких-то уже предсмертных снах, ты будешь кататься по фантазийным водоемам, мимо водопадов, хохотать и ловить ускользающую тень.
А утром какой-нибудь араб на пикапе или израильский солдат склонится над тобой, намочит твои губы водой из фляжки, и твои веки затрепещут, расклеются, и ты поймешь – пустыня отпускает тебя, ты спасен.
Тебя и твой велосипед погрузят в пикап, и привезут в город, и ты купишь билет, сначала на автобус, потом на самолет, и вернешься домой. И там, дома, среди еще не стаявшего снега, ты поймешь, что – нет, не отпустила тебя проклятая пустыня, она заразила тебя навсегда собой, она – в тебе, она отныне – твое второе «я», она снится тебе во снах и зовет тебя, зовет: вернись, нам было так хорошо с тобой! Помнишь тот закат? Помнишь тот вкус соли и песка? И ты, как Орфей за Эвридикой, снова начнешь искать спуск в этот ад, в это пекло, чтобы снова столкнуться с ней, с этой проклятой пустыней, чтобы победить ее снова или быть побежденной ей.
Разговор в вайбере, следующий вечер, 23 часа
– Здравствуй, милая Богомила! Я не очень понимаю, зачем ты снова анализируешь мои тексты и пытаешься получить меня, как сливки из сепаратора. Я – вот он, а не гомункулус из пробирки. Я говорю с тобой сейчас. Говорю с человеком, которого люблю. А любить – это не препарировать другого.
– Опиши мне любовь. Что ты понимаешь под этим чувством. Но опиши только мне. Не надо соцсетей.
– Любить – это принимать другого, как есть. Прости меня, если я тебя обидел своими глупыми текстами
– Нет, Саша. Ты не ответил. Ты спрятался. Тогда прячься. Это твой выбор.
– Описать любовь? Ты смеешься? Что я знаю о ней такого, чтобы описывать её? Я знаю, что есть ты и есть я.
– Это твой ответ? Тогда я, по совету одного священника, пойду дальше. Прощай, Саша…
Разговор в вайбере, следующий вечер, около полуночи.
– Богомила, скажи, как сочетаются любовь и боль? Ты тут? Ты хотела о любви услышать? Любовь – это зачеркнуть всю свою прожитую жизнь. Взять билет с самолёт до Киева и прилететь к тебе. Вот о чем я думал все эти дни. Каждый день. Сочиняя все эти дурацкие посты.
Нет никакой ширмы. Каким ты меня видела в Израиле, вот такой я и есть. И да, я испугался. Но я не знал, что от себя не уйдешь. Я забыл, как это – любить… Это как умирать.
И, пожалуйста, не говори мне это слово – «прощай»
Богомила, скажи мне что-нибудь?
Протяни руку?
Чувствуешь мои пальцы?
Я потому и гладил твоё лицо, что пальцам не нужны слова.
Я как глухонемой только и могу говорить тебе о своей любви касанием.
Коснись браслета, надень его, если ты хочешь ощутить мое прикосновение.
– Я не жестокая, нет. Не скажи и не прими меня такой.
– Я не думаю так, Богомила. Не думаю, что ты жестокая.
– Ты не убедил меня, Саша. Мне не за что ухватиться. Хочешь продолжить флирт? Это я могу. Но меня ты не получишь.
– Я и не хотел убеждать тебя. Если бы я мог убедить тебя, я бы тебя не мог любить.
Не хочу флирт, прости. Слишком сердце болит для этого.
За что ты хочешь ухватиться? Чему поверить? Поверить, что все всерьёз, что без обмана?
Поверить – значит прыгнуть в неизвестное, как кто-то сказал.
Поверил тебе я. Там, в Израиле… Нет, не хочу об Израиле.
Хочу, чтобы ты поверила мне. Как я тебе.
Мне уже не уйти от тебя, как у твоего любимого Наутилуса: «я пытался уйти от любви…»
Не хочу убеждать тебя ни в чем.
Хочу, чтобы ты была моя, вся, целиком.
И я могу отказаться от этого только в одном случае – только если я тебе не нужен
Скажи это и живи дальше, по совету знакомого священника. «И пусть вас не волнует этих глупостей».
Скажи, что ты рассмотрела меня, взвесила и нашла очень легким.
И я, лёгкий и неубедительный, буду продолжать жить дальше с дыркой в сердце, а ты, красивая и умная, в платье, как на берегу Красного моря, пойдешь дальше.
Анализируешь? Прицеливаешься? Или – протяни мне руку.
Твой ход.
– Браслет…Я гладила твой браслет, когда села в кресло самолета. Я впилась в него, когда самолет набирал ход и оторвался от земли…Я скубала твой браслет и не могла принять тот факт, что каждая минута отделяет нас от друг друга. Возможно, навсегда… Я прилетела с ним в Киев и еще жила с ним и спала с ним. Но я сняла его, когда получила и прочитала твое письмо. Он лежит в тумбочке. На добрую память.
– Снова то моё письмо… Мне трудно было признаться в своей трусости, но я сделал это, когда понял, что ты значишь для меня. Трудно ли тебе простить и поверить?
Или ты не умеешь прощать? Только анализировать и выносить приговор? Я не верю в это. Рискну сказать, что я знаю другую Богомилу, ту которая не боится довериться.
Ты очень нужна мне. И если я нужен тебе – есть смысл во всем этом разговоре.
Я нужен тебе, Богомила?
Скажи мне «да»?
Спасибо за это молчание. Если захочешь, возьмешь с тумбочки браслет и наденешь его. Только ты будешь знать, что это значит.
Спокойной ночи, Богомила. Я буду ждать твоего «да» или «нет».
Через час
Не могу уснуть. Вишу, как космонавт в невесомости. Ты не спишь? Я написал тебе письмо, проверь почту?
Письмо Богомиле
Здравствуй, экзистенциальная девочка Богомила!
Я все чаще задумываюсь об этом, о природе наших с тобой отношений, которые длятся и длятся вопреки законам курортного жанра. За пять тысяч километров мы тянемся друг ко другу, рвем сердца, обнимаем, целуем, мучаем, бьем… Кто-то сказал истину, которая стала уже банальной, что мы все друг другу и палачи, и жертвы. Я смотрю на нас и вижу, как же этот кто-то, черт побери, был прав.
Помнишь Мавринск? Я ехал из Энска домой, через пол-Сибири, возвращаясь из Израиля, отрываясь от тебя, отрываясь и понимая – всё, влип, не оторвать. Я ехал на машине и остановился переночевать в этом маленьком городишке, в гостинице, которая и названия-то не имела, просто называлась: «Гостиница». Я позвонил тебе оттуда, усталый, с красными от бесконечной дороги глазами, позвонил, упав на кровать, и я был так рад слышать твой голос, твои интонации, я ловил твой голос, как музыку, заставляя себя вдаваться в смысл твоих слов. И там, тогда, ты отхлестала меня своим
