— И все это из-за шляпы! — воскликнул китаец.— Ай-йа!… Ай-йа!… Когда я об этом думаю, из глаз моих падают слезы, словно капли дождя на желтые хризантемы!
— И когда они перестанут падать, Чжин Ци?…— отозвался, нахмурив брови, Джос Меритт.
— Но эта шляпа, если вы ее когда-нибудь найдете, мой господин Джос, к тому времени превратится в тряпку…
— Довольно, Чжин Ци! Я запрещаю вам высказываться в таком тоне об этой шляпе, как и о любой другой! Вы слышите меня?… Славно!… Да!… Очень славно! Если подобное повторится, я велю вам всыпать сорок или даже пятьдесят ротангов[219] по подошвам!
— Мы не в Китае,— парировал Чжин Ци.
— Я лишу вас пищи!
— От этого я всего лишь похудею.
— Я отрежу вам косу у самого затылка!
— Отрежете косу?…
— Я не дам вам табаку!
— Бог Фу[220] защитит меня!
— Не защитит.
Перед этой, последней, угрозой Чжин Ци вновь сделался смиренным и почтительным. Но о какой такой шляпе шла речь и почему Джос Меритт проводил жизнь в погоне за какой-то шляпой?
Наш чудак, как уже говорилось, был родом из Ливерпуля, одним из тех безобидных маньяков, что есть не только в Соединенном Королевстве. Разве не встречаются они на берегах Луары, Эльбы, Дуная или Шельды, равно как и в краях, орошаемых водами Темзы, Клайда или Твида? Джос Меритт был очень богат и знаменит в Ланкастере и соседних графствах своими коллекционерскими причудами. А собирал он отнюдь не безделушки, которые тем не менее усиленно покупал, тратя на них немалые средства.
Предметом его собирательства являлись шляпы, и англичанин скопил уже целый музей исторических головных уборов. У него были шляпы мужские и женские, старинные цилиндры, треуголки, широкополые шляпы древних греков, шапокляки, шлемы, шляпы с отвислыми полями, матросские картузы из лакированной кожи, кардинальские барреты, шишаки, ермолки, тюрбаны, токи, карочи, фуражки, фески, кивера, кепи, гусарские меховые шапки, тиары, митры, женские головные уборы с перьями, бархатные шляпы с галуном судейских, головные уборы инков, средневековые женские головные уборы в виде конуса, священнические белые повязки, шляпы венецианских дожей, детские крестные чепчики и так далее и так далее — многие сотни штук, истрепанные, в более или менее плачевном состоянии, без тулей и полей. Послушать его, так он обладал бесценными историческими диковинами, как-то: шлем Патрокла, убитого Гектором при осаде Трои, берет Фемистокла, в котором он был во время сражения при Саламине, головные уборы Лукреции Борджа, в которых она была во время трех своих бракосочетаний: с герцогом Сфорца, с Альфонсом д'Эсте и с Альфонсом Арагонским; шапка, которая была на Тамерлане при переходе провинции Синд, шапка Чингисхана, красовавшаяся на голове этого завоевателя, когда он покорил Бухару и Самарканд, коронационный головной убор Елизаветы, головной убор, украшавший Марию Стюарт во время ее бегства из замка Локлевен, головной убор Екатерины II, в котором она была во время своей коронации в Москве, зюйдвестка Петра Великого, которую тот носил, когда работал на саардамской верфи, шляпа герцога Мальборо, покрывавшая его голову во время битвы при Рамили, шляпа норвежского короля Олафа, убитого в Стиклестаде, шляпа Геслера, которую не захотел почтить Вильгельм Телль, ток Уильяма Питта тех времен, когда он в возрасте двадцати трех лет стал премьер-министром, треуголка Наполеона I, которая была на нем во время сражения при Ваграме, и множество других, не менее любопытных головных уборов.
Более всего нашего чудака печалило то, что среди них не было шапочки Ноя, покрывавшей его голову в день, когда ковчег остановился на вершине горы Арарат[221], и шапки Авраама[222], в которой был этот патриарх, когда собирался принести в жертву Исаака. Однако Джос Меритт не терял надежды когда-нибудь их раздобыть. Что же касается головных уборов Адама и Евы[223], в момент изгнания их из земного рая, то он отказался от идеи заполучить их, поскольку авторитетные историки установили, что первый мужчина и первая женщина имели обыкновение ходить с непокрытой головой.
Из отнюдь не полного перечня музейных редкостей Джоса Меритта видно, в каких поистине детских заботах проходила жизнь этого чудака. Он был человеком убежденным и в подлинности своих находок не сомневался, но сколько же ему пришлось изъездить стран, городов и деревень, обшарить магазинов и лавок, посетить старьевщиков и барышников, потратить времени и денег на то, чтобы после многомесячных поисков найти наконец какое-нибудь отрепье, которое ему соглашались продать никак не меньше, чем на вес золота!
Англичанин готов был обрыскать весь свет, чтобы завладеть какой-нибудь редкостной шляпой, и теперь, когда им самим, его представителями, маклерами[224] и коммивояжерами[225] были прочесаны Европа, Африка, Азия, Америка и Океания, он намеревался обшарить, вплоть до самых труднодоступных уголков, Австралийский континент!
К этому Меритта побуждала причина, которую иные, без сомнения, сочли бы неосновательной — ему же она представлялась более чем серьезной. Прослышав о том, что австралийские кочевники любят напяливать на себя мужские и женские шляпы, и зная, что разное старье со всего мира регулярно грузится на суда и отправляется в австралийские порты, он пришел к заключению, что здесь можно, как говорят любители всякой рухляди, провернуть выгодное дельце.
Иными словами, Джос Меритт находился во власти навязчивой идеи и был терзаем неотступным желанием, грозившим ему, уже наполовину сумасшедшему, окончательным умопомрачением. На сей раз речь шла о том, чтобы отыскать некую шляпу, которая, как ему казалось, станет гордостью его коллекции.
Что это была за диковина? Какой прежний или нынешний мануфактурщик ее произвел? Чья голова — монарха, дворянина или простолюдина — носила ее и при каких обстоятельствах? В эти тайны Джос Меритт никогда никого не посвящал. Как бы то ни было, но, обдумав верные приметы и пройдя по ее следу с горячностью Чингачгука или Хитрого Лиса, он пришел к убеждению, что интересующая его шляпа после долгих мытарств должна была завершить свою карьеру на голове какого-нибудь именитого австралийского кочевника, дважды оправдав свое предназначение «служить убором для головы». Отыскав ее, он заплатит за нее столько, сколько спросят; если же шляпу не пожелают ему продать, он ее выкрадет,— пусть это будет его походный трофей.
Надобно сказать, что Джос Меритт уже побывал на северо-востоке континента, но, не добившись успеха в первой попытке, готовился бросить вызов слишком реальным опасностям, подстерегающим всякого, кто проникает в центральные области Австралии. Вот почему Чжин Ци полагал, что ему вновь грозит закончить свои дни в зубах каннибалов, да притом еще самых свирепых из всех, с коими ему приходилось иметь дело. Однако в сущности, и это следует признать, слуга испытывал такую глубокую привязанность к своему господину, зиждущуюся как на заинтересованности, так и на любви, что не смог бы расстаться с ним.